Охотник Зеро

Натали взялась за дело по-хозяйски. В тот же день, когда я открыла для нее название незнакомого острова, мы уже сидели у нее дома и листали книгу, которую она взяла в библиотеке своих родителей: «Вторая мировая война в иллюстрациях». Две страницы текста и десяток фотографий рассказывали о военных действиях на Тихом океане, от атаки на Перл-Харбор до ядерной бомбы, сброшенной на Нагасаки. Филиппины, Лейте, Сайпан, Окинава, Токио, наши пальцы бродили по карте, где были указаны время и дата сражений, необычные названия, которые до сих пор загадочны для меня, когда я встречаю их в книгах. Больше всего нас поразила фотография объятого пламенем американского корабля и подпись под ней: до сих пор помню ее наизусть: «Окинава, авианосец Bunker Hill после атаки двух камикадзе, за несколько часов до его потопления». В тексте курсивом было дано определение слова «камикадзе»: «Камикадзе — японские летчики, которые готовы отдать жизнь за свою страну, они совершают самоубийство, тараня вражеский корабль или сбрасывая на него бомбу как можно ближе, чтобы наверняка взорвать его». Я прочитала, что камикадзе помогли японской армии потопить весьма большое количество американских военных кораблей. Однако мой отец служил не на Bunker Hill, а на Maryland. А в книжке никакого упоминания про Maryland.

— Не переживай, мы обязательно найдем его, — шепчет Натали с азартом охотника, напавшего на след зверя. — Представляешь, твой отец пересек весь Тихий океан, представляешь, такие огромные корабли, и эти камикадзе, представляешь…

Я не представляла, если честно, я вообще ничего не испытывала, разве что гордость за то, что доставила удовольствие Натали.

Я продолжила атаку за следующим ужином. Уже на пороге я почувствовала тошноту. По всей квартире стояла вонь от рыбы, которую готовила бабушка по пятницам, рыбный день, будь он неладен. Я еле передвигала ноги, словно меня вели на бойню. Словно один неверный шаг, и мне конец. Натали-то, которая незримо толкала меня в спину, ничего не будет. Меня лишь согревала мысль о предстоящей сцене: как вспыхнут от изумления эти три бледные маски, что уставились в свои тарелки. Нет, не могу лопать эту рыбу. Меня сейчас стошнит. Ешь, пока теплая, говорит бабушка. А я в ответ:

— Maryland — это авианосец?

Снова молчание, как накануне. Мама замирает над своей тарелкой. У нее по-идиотски открыт рот, и верхняя губа мелко дрожит. Дедушка и бабушка продолжают жевать свою рыбу, словно они ничего не слышали.

— Давай, ешь, — наконец роняет бабушка, — маленьким детям нельзя болтать за столом.

Ага, сейчас, разбежалась. Разглядываю их. Всех троих, по очереди. За один день я перешла в другой лагерь. Отныне я буду не жертвой, а палачом. Я жду ответа на поставленный вопрос. Думаю, его даст дедушка. Но нет, ему, наверное, накрутили хвост, он трусливо прячет нос в свою тарелку.

— Ешь! — срывается на нервный крик бабушка.

Нет. Обливаюсь потом. Это не кухня, а кубрик какой-то, качает, как в сильный шторм. Я обеими руками судорожно цепляюсь в стол. И вдруг до меня доносится невнятное бормотание мамочки:

— Линкор.

— Бенедикта! Тебе опять будет плохо, — встревает бабушка.

Но я не отступаюсь:

— Линкор? А что это такое?

Руки у мамы начинают дрожать. Она выскакивает из-за стола.

— Прими свои таблетки, — кричит ей вслед бабушка. Затем, повернувшись ко мне, бросает, прежде чем побежать за дочерью, — вот видишь, что ты наделала!

Я остаюсь наедине с дедушкой. Продолжая невозмутимо поглощать свой рис с рыбой, он принимается объяснить, будто для себя:

— Линкор — это адмиральский корабль. Самый крупный в эскадре. Броня, которой укреплено судно, позволяет ему защищаться от вражеских ракет и торпед. Этот корабль также наилучшим образом оснащен ПВО.

— А это что такое?

— Противовоздушная оборона. А на палубе стоят башни с пушками.

— А как погиб папа?

— Японская бомба разнесла палубу, и корабль затонул.

— Это камикадзе сбросил бомбу?

Он наконец поднимает глаза на меня. Удивленно:

— А ты откуда знаешь?

— Я не такая тупая, как вы все считаете.

Позади меня раздается постукивание бабушкиной палочки. Я бросаю ему в лицо:

— Я хочу знать, кто мой отец.

— Бедное дитя, мы даже не были с ним знакомы, — вздыхает он, пока бабуля доходит до своего стула с искаженным от негодования лицом, маски сброшены, я читаю в ее чертах смесь беспокойства и возмущения.

— Мне пришлось дать ей успокоительное. Она исцарапала меня. — Затем, обернувшись ко мне: — Так вот какая ты штучка! Думаешь, нам мало хлопот с твоей матерью?

Мои глаза набухают от слез. Я в ярости сжимаю кулаки.

— Убери со стола, раз не желаешь есть. Я тоже не буду, весь аппетит перебили.

Я беру три нетронутые тарелки и выбрасываю в ведро омерзительное пятничное блюдо, пока дедушка молча срезает кожуру с яблока. Башни, пушки… — вот бы сбросили бомбу на улицу Бьенфезанс. Мой отец плавал по морям. На море хорошо, там хорошо дышится, там не задыхаешься.