Охотники на волков

Разложив их рядом на земле, сколачивая гвоздями и затыкая мхом все промежутки между ними, Род весело насвистывал и свистел так усердно, что в конце концов у него заболело горло. Ваби напевал обрывки дикой песни краснокожих. Мукоки бурчал что-то себе под нос, временами повышая голос. Пол был закончен уже при свечах, и железная печка, принесённая из саней, была немедленно водворена в хижине на месте прежнего полуразрушенного очага из плоских камней, оставленного людьми-скелетами.

В этот вечер ужин был приготовлен на ней, а по окончании еды Мукоки поставил на огонь большой горшок, наполненный жиром и костями оленя.

Род спросил его, что это за суп он варит. Вместо ответа индеец взял стальные капканы и опустил штук пять-шесть в горшок.

– Надо, – сказал он, – капканы пахнуть хорошо, для лисы, волка, куницы… Все прийти, когда капкан пахнет хорошо.

– Если вы не смочите капкана, – пояснил Ваби, – то девять животных из десяти, а волк в первую очередь, не поверят приманке, отнесутся к ней презрительно. Запах, который остаётся на стали от человека, державшего её в руках, отталкивает животных. После же смачивания, напротив, они чувствуют один только запах жира, который их привлекает.

«Квартира» троих охотников с этой второй ночи приняла очень комфортабельный вид. Оставалось только устроить с помощью перегородок три отдельные комнаты для каждого из них. Но эту работу можно было и отложить до лучших времён. Было решено, что завтра с раннего утра, захватив с собой капканы, они двинутся на поиски звериных троп, причём главное внимание будут обращать на волчьи следы.

Глава X Почему волк и Мукоки ненавидели волков

Два раза в течение ночи Родерик просыпался от лёгкого шума. Это Мукоки открывал дверь хижины.

Во второй раз он приподнялся в своих одеялах и, опёршись на локти, стал наблюдать за старым индейцем.

Ночь была великолепная, и волны лунного света заливали стоянку. Роду было слышно, как Мукоки кудахчет и ворчит, как бы разговаривая сам с собой. В конце концов любопытство одолело Рода, и, завернувшись в одеяло, чтобы не чувствовать холода, он присоединился к индейцу на пороге хижины.

Устремлённый кверху взгляд Мукоки, казалось, терялся в пространстве. Шар луны находился в зените, как раз над хижиной, на небе не было ни единого облачка, и поэтому кругом было так светло, что можно было отчётливо различить все предметы на противоположном берегу озера.

Холод был всё так же резок, и Род уже чувствовал его укусы на своём лице. Но что могло приковать к себе взгляд Мукоки там, в небесной вышине? Не красота же ночи? Род недоумевал.

– Что случилось, Мукоки? – спросил он наконец.

Старый индеец оторвал свой взгляд от неба, поглядел на него и с минуту молчал. Какая-то непонятная радость волновала всё его существо. Сияла радостью каждая чёрточка его лица.

– Волчья ночь! – прошептал Мукоки.

И посмотрел в сторону Ваби, который по-прежнему спал.

Как тень скользнул индеец к юному охотнику. Род следил за его движениями, и удивление его росло и росло.

Вот он наклоняется над Ваби, трясёт его за плечо, старается разбудить и всё шепчет и шепчет:

– Волчья ночь, волчья ночь!

Ваби проснулся, присел на койку, а Мукоки уже снова на пороге хижины. Он уже в полном охотничьем снаряжении, ружьё в руках.

Вот он вышел и скользнул в ночь.

Ваби подошёл к Родерику, и оба они смотрели ему вслед: быстро, быстро тёмным пятном скользил по льду озера Мукоки, потом поднялся на холм и наконец затерялся в снежной пустыне.

Род время от времени поглядывал на Ваби… Странно, глаза его товарища были так же широко раскрыты и так же напряжённо смотрели в одну точку, как только что у старого индейца. В них отражалась какая-то затаённая тревога.

Молча Ваби подошёл к столу, зажёг свечу и стал одеваться.

Потом снова обернулся к выходу, не поборов своей тревоги, и пронзительно свистнул. На свист ответил унылым воем Волк из своей берлоги.

Десять, двадцать раз повторил свой свист Ваби, но в ответ не доносился свист Мукоки.

Убедившись, что все ожидания напрасны, Ваби бросился к озеру, пересёк его с быстротой, не уступающей старому индейцу, взобрался на холм на другом берегу и вопросительным взглядом окинул белую, сверкающую безбрежность снежной пустыни, раскинувшейся у его ног.

Мукоки исчез.

Ваби вернулся в хижину. Печь, затопленная Родом, шипела. Он подсел к своему другу и протянул к огню уже посиневшие от холода руки.

– Брр… Вряд ли кто помянет добром такую ночь, – сказал он, постукивая зубами.

И вдруг, взглянув на Родерика, захохотал, а тот не знал, как ему быть, на лице его отражалась не то растерянность, не то тревога. Он недоумевал, что такое происходит перед ним.

– Скажите, Род, – спросил наконец Ваби. – Миннетаки никогда не рассказывала вам об одном исключительном событии из жизни нашего старика?

– Нет, ничего особенного. Не больше того, что я знал от вас.