Охотники за книгами Сезон 1

Оказавшись у себя в спальне, Сэл глубоко вздохнула и вновь представила себе этот свет — головокружение унялось. Внутри закипало разочарование, чувство, ей незнакомое; она отвела взгляд от зеркала.

Опустила глаза и заметила: с ее туалетным столиком что-то не так. В голове всплыло странное воспоминание, она открыла крышку своей шкатулочки для украшений — той, в которой, помимо прочего, лежал почерневший крестик, который ей дали для спасения Перри. Оказалось, что в шкатулке пусто.

Сэл снова посмотрела в зеркало.

— Что я наделала?

Эпизод 11 Макс Глэдстоун Библиотечная карточка

1

Дом в Сомерсете Алекс ненавидел. Стоило ему отвернуться, комнаты, испещренные тенями, начинали бурчать и преображаться. Родители любили рассказывать про их первый приезд сюда: они были только что из Гонконга, все в шелках и льне, к дому вела длинная петлистая подъездная дорожка.

— Милочка Алекс так разволновался, впервые увидев бабушкино поместье, что перелез вперед, к Джонатану, и прижался носом к ветровому стеклу — а потом мы обогнули холм, и он с криком повалился на спину!

В случае, если удавалось соблюсти необходимые темп и интонацию, в этом месте за всеми обеденными столами в Сингапуре, на Фиджи, Шри-Ланке и Больших Каймановых островах раздавался сначала смех, а потом — звон фужеров с шампанским. Алекс смеялся вместе с другими гостями, подражая их утонченности, излучая шарм, который сам он не считал шармом: восьмилетний ребенок, взирающий свысока на свое более детское четырехлетнее «я».

Родители дожидались, когда смех утихнет, а потом продолжали свою историю:

— Разумеется, когда он познакомился с бабушкой, она показала ему дом, и дом его узнал поближе — все страхи рассеялись. Он бегал по залам верхнего этажа, прыгал по кроватям, устраивался в уголках с книжкой. Наш храбрый малыш Алекс.

Иногда, если жестокость в маме разыгрывалась сверх обычного, в этой точке она щипала его за щеку и смотрела на него с особой задушевной улыбкой, которая всегда пугала его на людях. Он уже успел понять, что настолько личные вещи лучше оставлять личными. Обмениваться с ним этой улыбкой на глазах у других — улыбкой, которой мама прогоняла ночные кошмары и погружала его в сон, если дул ураганный ветер, — значило лишать ее волшебной силы. Однажды эта улыбка ему понадобится, но окажется, что она совсем выдохлась.

Друзья, приходившие к ним на вечерние приемы на островах по всему земному шару, ничего не понимали. Они предпочитали теплую погоду, хотя постоянно расхваливали свою студеную сырую далекую родину. Не понимала даже мама: ведь она в детстве не жила в Солдаун-Мэноре. Она туда попала уже взрослой, вместе с отцом.

Она не знала, каково было смотреть на эти обветшалые, увитые виноградной лозой огромные конструкции, на эту элегантную руину, подобную игрушке или орудию, которое обронил сам Бог, — такую крошечную под кипуче-серым небом, но во сто крат превышающую размер четырехлетнего Алекса Норса. Солдаун-Мэнор, зверь, принадлежавшей их семье, скрючился в конце дороги и наблюдал за их приближением рядами огромных черных стеклянных глаз. Выжидая, он дышал через пасти-ворота. Длинные черные полосы пролегли по камню там, где были проплешины в плюще: зверь, замызганный собственной сукровицей. Пределов ему не было. Если позволить ему тебя заглотить, ты так целиком и окажешься в его желудке.

В первый приезд Алекс действительно бегал по залам верхнего этажа, отчасти — чтобы укрыться от обтянутой кожей костяной статуи со свирепыми горящими глазами, которую родители представили ему как «бабушку», отчасти потому, что думал: «Раз я попал внутрь, нужно искать выход». Составив мысленную карту Солдаун-Мэнора, я смогу если не подчинить его себе, то по крайней мере заставить сожрать кого-то другого, а меня пощадить. Он прыгал по кроватям, чтобы выгнать оттуда мертвые души. Устраивался в уголках, потому что там никто не подкрадется со спины, кроме разве что стен, а читал, потому что, погрузившись в книгу, можно не обращать внимания на перьевидные и пальцевидные тени, которые колыхались сбоку. Книгу он держал у самого лица — будто маску.

Мама ничего такого не знала. Отец рассказывал эту же историю. Но он над ней никогда не смеялся. Отец был последним Норсом, выросшим в Солдаун-Мэноре, и на то, что свое состояние он сколотил в Гонконге, были причины.

Свое двенадцатое Рождество Алекс встретил в Солдауне. В былые времена, как поведал отец, слуги зажигали фонарики, наполняя поместье светом. И на одну ночь тени переставали бродить по дому. Но в тот год единственными гостями оказались бабушкин лакей и ее круглосуточная сиделка, единственной музыкой — гудение вентиляторов и сердечных мониторов да капанье воды вдалеке. Отец смотрел на свою мать, лежавшую на кровати, сложив ладони вместе, потирая их так, будто мыл. Мать опустила руку ему на предплечье. Он, похоже, этого не заметил.