Охотники за микробами

Все, что было известно о туберкулезе, – это то, что он, несомненно, вызывается каким-то микробом, поскольку удавалось его переносить с больного человека на здоровых животных. Француз Жан-Антуан Вильмен был пионером в этой работе, а блестящий бреславльский профессор Конгейм нашел, что можно передать туберкулез кролику путем введения кусочка чахоточного легкого в переднюю камеру его глаза. Таким путем Конгейм мог наблюдать образование маленьких островков больной ткани – туберкулов, или бугорков, быстро распространявшихся и производивших свою разрушительную работу внутри глаза. Это был оригинальный и остроумный опыт, дававший возможность видеть, как через окошко, все развитие болезни…

Кох внимательно изучил опыты Конгейма.

«Это как раз то, что мне нужно, – думал он. – Раз уж я, к сожалению, не могу использовать человека в качестве подопытного животного, то у меня есть возможность производить эти опыты на животных».

Кох взялся за работу. Первый кусок туберкулезной ткани он получил из одного тридцатишестилетнего рабочего, человека могучего телосложения. Этот человек, бывший до того совершенно здоровым, вдруг начал кашлять, в груди у него появились небольшие боли, и он стал буквально таять на глазах. Через четыре дня по поступлении в больницу бедняга скончался, и на вскрытии его органы оказались усеянными маленькими серовато-желтыми пятнышками, похожими на просяные зерна.

С этим опасным материалом Кох и приступил к работе, совершенно один, потому что Лёффлер в это время охотился за микробом дифтерии, а Гаффки был занят поисками возбудителя тифозной горячки. Кох мелко искрошил прокипяченным ножом желтоватые бугорки из внутренностей умершего рабочего, хорошенько их растер и впрыснул в глаза многочисленным кроликам и под кожу целому стаду морских свинок. Он рассадил этих животных в чистые клетки и любовно за ними ухаживал. В ожидании, пока у них появятся первые признаки туберкулеза, он с помощью самого сильного своего микроскопа занялся исследованием пораженных тканей умершего рабочего.

Несколько дней ему не удавалось ничего в них найти. Через самые лучшие линзы, дававшие увеличение в несколько сот раз, он не мог ничего рассмотреть, кроме жалких остатков того, что когда-то было здоровыми легкими и печенью.

«Если здесь и есть туберкулезный микроб, то он, вероятно, настолько ловкий малый, что мне едва ли удастся увидеть его в натуральном виде. Что, если попробовать окрасить эти ткани какой-нибудь сильной краской? Может быть, тогда он станет заметен?..»

День за днем Кох возился с окрашиванием ткани в разные цвета: и в коричневый, и в синий, и в фиолетовый – словом, во все цвета радуги. Без конца обмывая руки в дезинфицирующем растворе сулемы, отчего они сделались у него черными и морщинистыми, он намазывал смертоносную кашицу из туберкулезных бугорков на чистые стеклышки и часами держал их в густом растворе синей краски…

Однажды утром он вынул свои препараты из красящей ванны, поместил один из них под микроскоп, навел фокус – и его глазам открылась дивная картина. Среди разрушенных клеток больного легкого там и тут были разбросаны скопления крохотных, бесконечно тоненьких палочек, окрашенных в синий цвет.

«Какая прелесть! – пробормотал он. – Они не прямые, как палочки сибирской язвы, а как будто чуть-чуть изогнуты. А вот их целая пачка… совершенно как пачка папирос… А это что?.. Эге, один дьявол сидит внутри легочной клетки… Прямо не верится… Неужели я наконец поймал этого туберкулезного жучка?»

Кох занялся методическим, с присущей ему добросовестностью, окрашиванием бугорков из всех частей тела умершего рабочего, и всякий раз синяя краска показывала ему этих тоненьких изогнутых бацилл, не похожих ни на одну из тех, которых он сотни раз видел во внутренностях людей и животных, больных и здоровых. А тут и с привитыми кроликами и свинками стало твориться что-то неладное. Морские свинки уныло жались к углам своих клеток; их бархатные шубки растрепались; их маленькие подвижные тельца стали быстро худеть, превращаясь постепенно в мешки с костями. У них появился жар, они лежали неподвижно, глядя равнодушными глазами на прекрасную морковь и пышное свежее сено, и наконец погибли одна за другой. А когда эти безвестные мученики погибли – во имя коховской любознательности и страдающего человечества, – охотник за микробами укрепил их трупы на столе для препарирования, обильно смочил их раствором сулемы и с холодной, бездушной аккуратностью вскрыл их внутренности стерилизованными инструментами.

И внутри этих несчастных зверьков Кох нашел те же самые бугорки, которыми были усеяны внутренности рабочего. Он погрузил эти бугорки на своих неизменных стеклышках в ванночки с синей краской и всюду, в каждом препарате, находил те же самые изогнутые палочки, которые впервые увидел в окрашенном легком умершего рабочего.

«Я поймал его!» – прошептал он и поспешил оторвать деловитого Лёффлера и преданного Гаффки от их погони за другими микробами.