Охотница за снами

Все очень стройно вписывалось в его схему. Разумеется, ничего божественного. Страсти, пороки. Вот только проверяют нас или пытаются остановить? Достойны ли мы увидеть то, что спрятано от людских глаз в чаще? Или прямо говорят: вам там нечего делать, убирайтесь, пока живы? Я бы, скорее, предположила второе.

Пока я думала, Марвен схватил мешок, в котором у нас были припасы, и начал там рыться. Вытащил буханку хлеба, оторвал здоровенный кусок, стал жадно есть, отвратительно чавкая.

- Дай мне! – потребовал Андрей, но Марвен злобно зыркнул в его сторону и прижал хлеб к себе.

Похоже, назревала еще одна драка. Пока они свирепо пялились друг на друга, я обошла Марвена сзади, выбила буханку у него из рук, подобрала и отбежала в сторону. Вместе с мешком. Бросила его на землю и села сверху. Держа в руках нож.

- А ну стоять!

Меня тоже зацепило, но совсем иначе. В другую сторону. Не то чтобы я была равнодушна к еде. Но долго могла обходиться без нее, да и хватало мне немногого. За всю жизнь попалась лишь одна съедобная вещь, за которую я что угодно отдала бы. Мороженое!

От мысли о нем рот наполнился слюной, а в животе противно заурчало.

Вот тут вы, дорогие, просчитались. Мороженое – это в том мире, но что-то подсказывало: вернуться туда мы сможем только через чащу. Если вообще сможем. Так что… это меня не остановит, а наоборот подхлестнет. Может, и смешно, что я готова жизнью рисковать ради подслащенного снега, но не я это придумала, кто-то вытащил из моего темного чулана эту страсть.

- Тайра… - изумленно протянул Андрей, глядя на меня. – Ты с ума сошла?

- Не я, а вы. Из-за буханки хлеба готовы друг друга убить. Держите, - я отрезала два небольших куска и протянула им. – Ешьте медленно и думайте о том, что у нас есть еще. Что с голоду никто не умрет. Что вас опять поймали, как рыбок на крючок. Какие там еще пороки остались? К чему готовиться? Андрей, вспоминай. Ты говорил, алчность – или все-таки жадность?

- У жадности две стороны, - он по крошке отщипывал от куска хлеба. – Скупость – нежелание отдавать. И алчность – желание получить. Зависть – это я точно помню. И что-то еще. Всего семь.

- Может, гордость? – предположил Марвен.

- Не совсем. У нас в языке есть разные слова для оттенков, здесь – нет. Гордость, но в превосходной степени. Та, которая заставляет человека ставить себя и свои желания превыше всего. Ее считают матерью всех пороков, и она стоит особняком. А может, жадность нам засчитают вместе с чревоугодием? – доев хлеб, Андрей с сожалением посмотрел на мешок у меня под задницей, но взгляд при этом был уже более осмысленным. – В чем нам еще здесь пожадничать? Кроме еды?

- Например, Тайра может вспомнить, что продала мне дом за бесценок. А я, к тому же, оставил его Ниле. А сам я могу пожалеть об этих деньгах.

- Андрей вон тоже продал… - я запнулась, поскольку не знала, как объяснить Марвену, что такое машина. – Любимую повозку. Дешево. Но нет, это все дело прошлое. А здесь… Мы можем пострадать, что здесь полно ларн, за которых выручили бы кучу денег. А нам даже одну из леса не вынести. Клетки-то нет.

- А ведь я думал об этом, Тайра, - Марвен взлохматил бороду. – Это было уже на подступах. И да, пожалел об оставленной клетке. Еще немного, и, наверно, повернул бы обратно. Ведь в клетку их десятка полтора поместится, если полностью раздвинуть. Это ж сколько денег! А что нас ищут и что можно с ларнами прямо на выходе из Лесов попасться – это даже в голову не приходило.

- А сейчас? – насторожилась я.

- Вот сказал об этом – и сразу отпустило. Так, легкое сожаление осталось.

- Я ведь тоже про дом подумала. Пожалела, что он достался такой гадине. Но сказала – и стало… ну, почти все равно. Андрей, а у тебя?

Он задумался.

- У меня здесь ничего нет, чтобы отдать. Да и желать особо нечего. Из старой жизни? Может, что дом неизвестно кому достанется, если мы не вернемся. Вроде, какая разница? А все равно жаль. Но мой дом, дом Тайры – нас это никак не остановило бы. А вот ты, Марвен, вполне мог обратно повернуть. За клеткой. Выходит, мы справились с этим раньше, чем оно нас захватило. Может, стоит и про зависть поговорить? Заранее?

- Ты хочешь сказать, если мы честно признаемся, в чем кому завидуем, это уже не заведет нас до очередной попытки подраться?

- А что мешает попробовать? – вместо Андрея ответила я. – Или… после той жаркой сцены втроем мы еще можем стесняться?

Подначка сработала. Я понимала, им обоим неприятно упоминание о том, что едва не произошло, но Андрей, похоже, был прав. С жадностью мы справились, когда она только подбиралась. Всего лишь заговорив об этом.

- Не знаю, как было у вас, а у нас в некоторых религиях есть таинство исповеди, - он задумчиво сдвинул брови. - Когда человек признается в своих грехах. Перед богом, перед священником или перед другими людьми. Это как с болезнью, наверно. Чтобы лечить человека, сначала надо выяснить, чем именно он болен. Чтобы бороться с какой-то страстью, надо честно сказать: да, я одержим ею. Зависть? Да, я завистливый человек.

- Ни разу не замечала, - пробормотала я.