Охра

– Вы о вчерашнем разговоре? Для вас такой тон называется “по-хорошему”?

– Я получила официальное разрешение на вашу депортацию, господин Ресем. Ловите.

Девушка бросила нам бумажный самолет. Жеро поднял с песка бумагу, развернул, прочел.

– Это какая-то ерунда. Я подчиняюсь непосредственно председателю президиума. А бумажка, ваша, подписана руководителем защиты прав животных, который так же повинуется председателю. Я возвращаю вам, ваш самолетик и впредь, будьте добры подходить более грамотно к такому вопросу.

Девушка порозовела. Она обратилась к лошади на странном грудном языке. Я выкатила глаза, когда зверь будто ей ответил. Лошадь плеснула копытом по воде, встала на дыбы и рванула с места.

Профессор дернул меня за ухо:

– Лингвистика.

– Я не понимаю.

Себастьян пояснил, что здешние люди говорят на трех языках, в том числе лошадином и на языке анехов.

– Такое возможно, профессор?

– Здесь не привычная для нас жизнь, Франка. Здесь иной ход развития человека, иной путь эволюции. Поэтому нам сложно друг друга понять.

Девушка крикнула.

– А не вы ли, профессор Ресем, писали в одной из своих статей, что человечество оскотинилось с изначального шага? Ваше общество, вы ведь говорили о нем? Так еже ли вы сами обличаете свое паршивое нутро, не значит ли, что мы, люди Охры, возможно можем оказаться существами более высшего дара?

– Вероятность присутствует.

– Тогда зачем вы насаждаете нам свои условия? Я, честно, уже не знаю как с вами охотниками, бороться. Никакие человеческие доводы вас не берут. Остаётся заставлять силой? Но как я, противник убийства анехов, могу тем же самым способом сеять мир?

Я помню, как вчера мне эта девушка показалось некрасивой: мускулистые ляжки, лиственная переносица, квадратное лицо с наточенными углами, как болт у винта насажен на ребристую шею. Однако сейчас, полярные блики на черных радужках будто кокетничали, и лицо ее освежилось от заигрывания молодости. Розовые губы, почти рассыпчатый мел, собирали вытянутые дугообразной формы пальцы. На ключицах наброшено тонкая белое платье, видны небольшие соски. И пробирающаяся к ним с затылка дорожка пота. Почему-то она мне нравится.

Жеро начал плавиться.

– Милочка, вы так и не назвали ваше имя.

– Лука.

– Лука? Я как-то бывал в городе с таким именем, давно правда. Наикрасивейший…

– Профессор, – девушка вытянула из-за спины лук, натянула тетиву. – Помогите мне, вы же не глупый человек. Как мне быть?

– Я не в праве вам советовать, поступайте как желаете. Только эта девушка – дочь моего друга. Она не имеет никакого отношения к отстрелу. Ее я советую отпустить. И Себастьян – всего лишь мой личный пилот. По разговору чести —он не при чем. Они оба – мои сопроводители, не более.

– Пилот понятно, а девушка?

– Она писатель.

– Писатель? Что ей здесь надо? Найти вдохновение или она исследует Охру?

– Она – человек интересующийся.

Девушка опустила лук и вызывающе меня обсмотрела.

– И что здесь интересного?

Жеро толкнул меня.

– Отвечай.

– Я никогда ничего подобного не видела.

– И что думаешь?

– Непониманию сложно понравиться.

Девушка спустила стрелу.

– Чему именно ты удивлена?

Профессор дернул меня за рукав.

– Не надо.

– Я не понимаю как можно здесь жить.

– Не смей.

Жеро умолял, я вырвала руку из его захвата. Лука насмешливо удивилась.

– Поясни.

– Здесь ничего нет. Кроме двух зверей. Вы живёте по одиночке, у вас нет семей, деревень, городов. Эти мелкие и смешные поселения выведенные людьми с другой культурой и, опять же таки, для себя. Вы живете на красной планете пустоты и песка. Почему вам чужда сплоченность, клановость?

Профессор качал головой. Девушка ему крикнула.

– Пожалуй, твоя девчонка заслуживает еще пожить, только лишь, чтобы набраться ума.

Она снова натянула тетиву на профессора, однако снова обратилась ко мне:

– Позволь спросить, зачем тебе сбруя?

Я не поняла вопроса. Лука переспросила:

– Зачем вам семья?

– Нуу… Это нормально. Человек не может…

– Давай я тебе помогу и скажу, что человек – может.

Вмешался Жеро.

– Девушки, абсурд…

Лука его проигнорировала.

– Кто они те, которые говорят, что есть нормально?

– Я не знаю… Так положено по нашей природе.

– По какой такой «вашей»?

Жеро глубоко вздохнул.

– Она везде разная и особенная. Не будь как поезд, который следует только по выделенной полосе. Ладно, хватит. Перебор, Лука. Ты либо нас отпускаешь, либо идешь под трибунал.

– Ого, как запел. А кто узнает?

– Сама же понимаешь. Так, ребята, в пикап.

– Я пущу стрелу! Я убью тебя!

– У меня много дел до темноты. Я хочу все-таки завалить еще одного анеха. Всего доброго, девочка. Ну же, Франка, садись, чего медлишь?

Мы подпрыгивали на каждой рытвине, на каждом углублении. В салоне жарко. Меня будто ударили по груди уродливыми костяшками. Какое слово может описать абстрактную боль? Никакое.

Проблема моего языка?

– Профессор, я дура?

– Уточни точку для сравнения.

– Мышление… человека.

– Какого?

– Эм… Обычного?

– Обычного это как? Среднестатистического из общего?

Он издевается?

– Нет, ты не дура.

Жеро продолжил внюхиваться в карту.

– Профессор, а кто-нибудь из людей Охры уезжал от сюда?