Окись серебра

Генриха она нашла в кабинете: Дикон помогал ему снять плащ, отцепить меч с пояса и всё разложить на свои места. Кристина замерла в дверях, облокотившись о дверной косяк и скрестив руки на груди. Со стороны она выглядела счастливой и безмятежной: расслабленная поза, улыбка на светло-вишнёвых губах… Но в глазах плескался страх, а пальцы нервно сжимали голубое кружево на манжете платья.

Кажется, именно это Генрих и заметил в первую очередь. В его взгляде скользнула тревога, и он, не смотря на оруженосца, тихо сказал:

— Дикон, можешь идти.

Мальчик кивнул и шмыгнул прочь из кабинета, не забыв отвесить поклон Кристине. Та улыбнулась и прошла внутрь, прикрывая дверь.

— Любовь моя, тебе нездоровится? — В голосе мужа слышалась неподдельная тревога. Сердце Кристины дрогнуло.

— Лекарь всё тебе рассказал? — стараясь выдавить из себя хоть какое-то подобие усмешки, спросила она. В глаза ему не глядела: за время войны у Кристины выработалась привычка не ловить взглядов собеседника, во время разговора постоянно отворачиваясь и пряча глаза.

— Нет, по твоему виду заметно. — Генрих легонько сжал её плечи и внимательно вгляделся в лицо. Это заставило её всё-таки поднять взгляд. — Как ты себя чувствуешь? — встревоженно спросил он.

— Лучше, чем вчера, спасибо, — улыбнулась Кристина. — Мне не то чтобы нездоровилось… — Она снова наклонила голову, чувствуя, что дрожит.

— У тебя глаза воспалённые, — возразил муж.

— Просто плохо спала, — вздохнула она. В глазах и правда стояла резь.

Повисла тишина. Кристина даже слышала, как громко стучит её сердце. Ещё днём она приказала растопить в кабинете очаг, и теперь здесь было тепло, даже жарко, однако внутри у неё всё холодело от страха. Ногтями она впилась в кожу, зубы стиснула, чтобы не клацали от дрожи, а в голове пульсировал лишь один вопрос: «Как ему сказать?»

— Я беременна, — выпалила она и резко взглянула в его большие зелёные глаза. Вот бы у их сына были такие же — так красиво… — Лекарь сегодня сказал, что уже месяц. Возможно, мальчик.

Генрих молчал, и ей стало тревожно. Ну вот, она боялась, что он воспримет новость с недоверием — так и произошло. В его глазах читался немой вопрос.

— И… что-то не так? — поинтересовался он осторожно. — У тебя с этим какие-то трудности?

— Сейчас — нет, но во время войны у меня долгое время не было крови… — призналась Кристина. — Я боялась, что не могу иметь детей, и не знала, как сказать тебе об этом. Теперь всё в порядке, но я волнуюсь, вдруг это как-то скажется…

Тогда он порывисто обнял её, и ей даже послышалось, что кости хрустнули. Кристина прижалась щекой к его плечу, чувствуя, какая холодная и гладкая на ощупь кожа его камзола. В глазах внезапно встали горячие слёзы, а с души словно упал огромный камень.

— Всё будет хорошо, слышишь? — тихо сказал Генрих, поглаживая её волосы. — Если всё-таки родится мальчик — Джеймсом назовём.

Последняя встреча [8]

1395 год от Великого Затмения, февраль

Телега мерно раскачивалась и то и дело подпрыгивала на ухабах. Натали крепко вцепилась в жёсткие доски без опаски порезаться гвоздём или получить занозу. Она ехала спиной, откинувшись на наваленное в телегу сено и свесив ноги, и отчего-то было страшно обернуться и взглянуть на приближающийся замок. Она спиной чувствовала эту каменную громаду, возвышающуюся на холме над небольшим городком и ивовой рощей, и это ощущение навевало страх.

Телега остановилась возле одного из домов городка.

— Приехали, — сообщил возничий, — дальше сама.

Натали благодарно кивнула и спрыгнула с телеги, которая тотчас же покатила прочь, через большие деревянные ворота, во двор дома. Девушке повезло встретить этого доброго человека недалеко от въезда в городок — до этого она шла пешком всё утро и изрядно устала, а он согласился подвезти её и даже не попросил ничего взамен…

— Спасибо! — крикнула Натали ему вслед.

Она огляделась. Городок у подножия Эдита был совсем крохотным, куда меньше Нижнего города… К тому же он был грязнее, мрачнее и явно малолюднее. Хотя, может, просто налицо последствия войны.

Холм, на котором располагался замок, был гораздо ниже холма Эори. Но тот был довольно-таки пологим, а этот — крутым и каменистым, и в мыслях у Натали мелькнуло, что штурмовать карперовским головорезам его было явно сложно… И Оскару затем отбивать — тоже. Но ведь он справился…

А вот она совсем не справлялась. Пустота в груди с каждым днём всё росла и росла, душу разрывало на части безудержное чувство вины, а осознание внезапно налетевшего одиночества мешало спокойно дышать. Столь сильные чувства оказались для Натали неожиданными, раньше она думала, что не была способна на такое… Хотя раньше и повода чувствовать нечто подобное у неё попросту не было.