Окись серебра

София рассмеялась, не зная, что ответить. В оружии она совершенно не разбиралась, но лук Хельмута не показался ей слишком сложным в обращении. Тут же ей подумалось, что она выглядит глупо, но мысль о том, что Хельмут с таким же успехом мог судить о вышивальных нитках, немного успокоила.

Муж замешкался со стрелами, и Софии пришлось поторопить его.

— Мы можем опоздать к ужину, — сказала она, коснувшись его плеча.

— Да не опоздаем, — отозвался Хельмут и попросту выронил на пол охапку деревянных стрел с блестящими затупленными наконечниками.

София не успела и глазом моргнуть, как он прижал её к себе и чуть подтолкнул назад — спиной она почувствовала холодную шершавую стену. Так вышло, что она не могла пошевелиться: сзади мешала стена, а спереди — Хельмут. Но всё же кое-как ей удалось поднять руки и обхватить ими его талию. А его рука уже скользила по её бёдрам, задирая юбку… Софии подумалось, что неправильно было бы делать это не в постели. Здесь, в оружейной, холодно и пыльно… а вот прикосновения мужа дарили ощущение теплоты внутри.

— Вдруг кто-то зайдёт, и нас заметят? — громко выдохнула София, чувствуя его губы на своей шее. Нет, ей не хотелось, чтобы он перестал, — ей правда было страшно, что кто-то случайно заглянет в оружейную… Это мешало расслабиться и постоянно отвлекало от его прикосновений и поцелуев, которые становились всё горячее и настойчивее.

— Я запру дверь, — улыбнулся Хельмут, и через пару мгновений в оружейной воцарился мрак, пробиваемый лишь серым светом из маленького окошка.

Но глаза быстро привыкли к темноте, и снова София поняла, что не может оторваться от взгляда Хельмута. А он уже шарил ладонями по её спине, нащупывая шнуровку платья, но потом, видимо, решил, что не хочет этим заниматься. Поэтому он сжал её запястье, приближая руку к пряжке своего ремня.

София поняла, что от неё требуется. Ощутив невероятную, невесть откуда взявшуюся смелость, она расстегнула ремень Хельмута, скользнула рукой под штаны и брэ — и поняла, что всё сделала правильно, когда услышала тихий, сдавленный стон.

К ужину они всё же опоздали.

Вдовья башня [12]

1395 год от Великого Затмения, июнь

В скуповато освещённом просторном кабинете царила тишина. Лишь изредка откуда-то издалека доносился звон колокола, или чьи-то переговоры во внутреннем дворе или коридоре поблизости, или ржанием лошадей и лаем собак. Внезапно эту тишину разорвал робкий стук — тем не менее, он был громче, чем все остальные звуки. Через мгновение дверь открылась.

Служанка принесла небольшой запечатанный свиток, дождалась, когда лорд Штейнберг заберёт его, сделала неумелый реверанс и вышла.

Кристина, полулежавшая на диванчике в углу у окна, оторвалась от книги. Генрих молчал несколько секунд, но, поймав её вопросительный взгляд, улыбнулся и произнёс:

— У Штарков родился третий сын. Зовут на церемонию имянаречения.

Тогда Кристина отложила книгу и осторожно встала, инстинктивно прижав руку с животу. Чем дольше продолжалась её беременность, тем более неуклюжей, беззащитной и неповоротливой она себе казалась. К тому же тренировки с мечом пришлось прервать, и Кристина боялась растерять навык. Того и гляди, к зиме забудет, каким концом меча надо колоть. И как ей тогда защищать себя, своих близких и будущего ребёнка?

Да и над внешним видом после родов придётся поработать…

Но каждый раз, когда она смотрела на себя в зеркало, то видела всю ту же невысокую, стройную, подтянутую девушку с большими глазами и неровно остриженными волосами, собранными в маленький хвост на затылке. О том, что она уже пять лун носит ребенка, говорили лишь увеличившиеся живот и грудь.

— А мы успеем? — Кристина приблизилась к сидящему за столом Генриху, приобняла его за плечи сзади и заглянула в письмо, чтобы посмотреть дату.

— Если выедем завтра, то успеем. — Он обеспокоенно взглянул на Кристину. — Ты точно хорошо себя чувствуешь, чтобы ехать?

— Точно, — чуть покраснев, улыбнулась Кристина. Она уже привыкла и к тошноте, и к слабости, и к головокружению, и к прочим «прелестям» беременности, и сейчас, на пятом месяце, переносила всё это куда легче, чем в начале. — Только мне надеть нечего… Моё красное платье на живот не налезает, ткань на лифе не тянется совсем.

Генрих смерил её внимательным взглядом. Сейчас на Кристине было шелковое серое платье с чёрной и золотой незатейливой вышивкой на неглубоком вырезе и шнуровкой спереди. Оно было весьма скромным, повседневным, как и большинство её платьев. Поэтому для праздника следовало выбрать что-то другое.

Кристина видела, как на различные церемонии и торжества одеваются благородные дамы. Шелка насыщенных цветов, блестящий бархат и прозрачная парча заморского производства, золото, серебро и драгоценные камни разных сортов, а зимой — тонкая, ярко окрашенная шерсть, дорогая кожа и редкие меха. Сама же она не любила наряжаться, у неё было всего одно праздничное платье на все сезоны, которое теперь невозможно было надеть из-за увеличившегося живота.