— Да если бы не Хельга, я бы и вообще не предупредил, — наклонил голову тот.
Генрих усмехнулся и, взяв своего коня под уздцы, пошёл за Хельмутом в замок. Утро выдалось прохладным, несмотря на то, что шёл второй месяц лета: небо заволокли серые облака, а северный ветер пробирал до костей. Приходилось одеваться теплее и кутаться в плащ, а в замке плотно закрывать окна.
Через полчаса, устроившись в гостевых покоях и переодевшись с дороги, Генрих зашёл к Хельмуту в небольшой кабинет. Точнее, некогда этот кабинет принадлежал барону Кристоферу, и юноша до сих пор не мог полностью ощутить себя полноправным хозяином этого места. Да и не только кабинета — всего замка, всей земли… Может, завтра, после посвящения в рыцари, это исчезнет?
Здесь было достаточно светло, белёные стены поддерживали невысокий потолок, с которого свисала миниатюрная бронзовая люстра. Над небольшим камином был размещён щит с гербом Штольцев, а на самом камине, на подставке в форме оленьих рогов покоился отцовский меч, который завтра станет собственностью Хельмута. В этом удобном, довольно уютном помещении он и собирался переговорить с Генрихом.
Барон Штольц распахнул шторы и велел слуге принести вина. Сам он пить не любил, считая, что алкоголь до добра не доводит, но знал, что Генрих любит красное полусладкое, непременно неразбавленное, и при этом как-то умудряется вообще не пьянеть.
Генрих, пройдя в кабинет, присел в небольшое кресло, стоящее у стола напротив окна. Почему-то в каждом его движении сквозила скованность, напряжённость, и Хельмут это сразу заметил — он сликшом хорошо знал своего друга и не мог не обратить внимание. Неужели у Генриха были какие-то ещё более серьёзные проблемы?
— Что-то не так? — поинтересовался Хельмут, садясь напротив.
— В смысле? — Генрих улыбнулся, но улыбка его оказалась похожей на болезненную гримасу.
Хельмут не знал, как это объяснить. Он положил руки на стол и тяжело вздохнул.
— Ладно, забудь, давай сразу к делу. Ты ведь мне не откажешь?
— Разумеется, нет. — Генрих наклонил голову, сверля взглядом поверхность стола. Он сцепил пальцы в замок, да так, что костяшки побелели — никогда ведь раньше так не делал… Его явно что-то тревожило, только вот что? — Если честно, я ни разу ещё никого не посвящал в рыцари…
— Но ведь тебя посвящали, — хмыкнул Хельмут. — Ты разве не помнишь, что нужно делать?
— Я
— Он тебя порол? — сдержанно рассмеялся Хельмут, стараясь не показывать своего беспокойства.
— Господи, конечно, нет.
Повисла тишина, которую разорвал внезапный стук дверь. Барон Штольц недоуменно разрешил войти и, лишь когда на пороге появился слуга с подносом, вспомнил, что приказывал принести вина. Слуга поставил на стол поднос с двумя бокалами и небольшой бутылкой и с поклоном удалился. Генрих тут же взял один бокал, порывистым, но аккуратным движением налил в него вина доверху и опустошил наполовину.
— И всё-таки мне кажется, что с тобой что-то не так, — сказал Хельмут, наклоняясь ближе к другу. Тот внезапно поднял на него взгляд и прищурился, и юношу передёрнуло. В комнате и без того было прохладно, но теперь его будто сковало ознобом.
— Лорд Джеймс мне недавно написал, — вздохнул Генрих. — И я вспомнил, что у его жены, леди Лилиан, скоро годовщина… Три года уже. — Он замолчал. Хельмут тоже молчал, не зная, что сказать.
— Ты переживаешь? — выдавил он абсолютно глупые и ненужные слова.
— Да… Она всегда была очень добра ко мне. Через пару лун после того, как я поступил на службу к лорду Джеймсу, она родила дочь, но и ко мне всегда относилась почти как к родному. — Генрих наконец-то улыбнулся не страдальчески, а с теплотой. — И на её похоронах я не был… Поэтому после завтрашней церемонии я, наверное, поеду в Нолд. Конечно, дома дел невпроворот, но я должен поддержать человека, который заменил мне отца.
— Да, разумеется… — пролепетал Хельмут.
— К слову, об отце. — Генрих облегчённо выдохнул, видимо, радуясь, что ему удалось сменить тему. Хельмуту захотелось извиниться, но друг внезапно продолжил: — Ты-то как? Вам, наверное, куда тяжелее.
— Да уж, нелегко, — вздохнул юноша. — Хельга в первые дни только и делала, что плакала. Маму она не помнит, поэтому потерю отца перенесла так болезненно.
— А ты?
Генрих почему-то нахмурился, а его взгляд стал ещё пронзительнее, будто он за что-то осуждал друга. Тогда Хельмут отпил глоток из своего бокала, поморщился и ответил: