Оккульттрегер

– Ну вот, – подытожил Василий. – Теперь можете быть уверены, что ваша Маша окажется на свободе, а ваш херувим выполнит свое обещание.

– А вы ждите Наташу, – сказала Прасковья. – Тир можно пока не драить.

Доставленная к Ивану Ивановичу Прасковья сердечно попрощалась с Ольгой и Василием, а они с ней – и тем более. Несколько раз по пути Прасковья извинялась, что не остается в гостях, оправдывалась тем, что с адекватными бесами она может поболтать и у себя, а нормальный херувим на вес золота, и хочется поболтать с таким, когда еще будет возможность.

– Да ладно! – весело отвечали бесы по очереди. – Для тебя просто твоя Наденька – образец, а мы – так, отребье!

Спокойная, будто согретая изнутри, она поднялась к херувиму на пятый этаж, гомункул каждый раз забегал чуть вперед, громко топая по ступеням неравномерно освещенного подъезда.

Иван Иванович знал, где она идет, поэтому стоял, заранее открыв дверь. Первое, что Прасковья увидела в его квартире помимо его самого, – кот, гонявший винную пробку по клетчатому линолеуму.

Готовясь к винопитию, Иван Иванович разоблачился из своих доспехов, похожих на профессорские, и надел более удобные для питья на хрущевской кухне свитер, спортивные штаны, шлепанцы, а самое главное – шерстяные носки, которые были необходимы при сквозящем понизу зимнем холодильнике.

– Деда! – донеслось из ванной. – А где перед у футболки? Тут непонятно…

– Саша! – ответил Иван Иванович, слегка накренившись в сторону этого голоса. – Сколько можно повторять? Ну, блин, где пятна от зубной пасты, там и перед!.. Так и живем, – будто оправдываясь, вздохнул херувим. – Зимой еще ничего, когда супруга уезжает к сестре. Зимой что? Ну максимум варежки мокрые. А вот летом! Отпустишь погулять надолго – возвращаемся с шеей, которая грязная, как мешок от пылесоса. Разрешаешь за компьютером подольше посидеть – красные глаза и подъем в два часа дня. Разрешишь слегка погулять и слегка посидеть за компьютером – и шея как мешок от пылесоса, и подъем в два часа дня.

И крикнул снова:

– Саша! Выйди познакомься. Тут дочка моей сестры приехала! Как я тебе и обещал!

В ответ послышались приветственные звуки, смешанные со звуком катающейся туда-сюда по рту зубной щетки.

– Ладно, пойдем, – шепотом сказала Прасковья. – Честно говоря, детей мне сегодня хватило.

– Понимаю, – тонко и галантно улыбнулся херувим.

Сначала поговорили о том, что происходило: от мути до воскрешений. Прасковья не выдержала и намекнула, что Гале не помешает несколько месяцев в психушечке.

– А кто из нас без заскока? – парировал Иван Иванович, а точнее, сначала сказал: «А кто из нас…», затем хлопнул разом полбокала, крякнул от удовольствия и закончил: «…без заскока?» И Прасковья вынуждена была с ним согласиться.

Когда счет пошел на третью бутылку и херувим перешел на обычную херувимскую риторику насчет того, что нынешний мир должен быть сметен с лица земли за все свои клятвопреступления, что мир не только должен быть разрушен, сметен, но и обязательно исчезнет, потому что нынешние девочки не вечны, Прасковья и то слушала его с удовольствием и даже соглашалась. Ей хорошо было оттого, что Иван Иванович, в отличие от Сергея, не брызжет ей слюной в лицо, не колотит кулаком по столу, не рвет ворот. Но при этом Прасковья все равно успокаивала и без того тихого херувима:

– Раз должен быть разрушен, то и будет. Да и ладно…

На что Иван Иванович порой одобрительно похлопывал ее по плечу, тихо посмеивался смехом престола, и от этого Прасковья каждый раз слегка трезвела, а по ее спине бегали мурашки.

Глава 11

– Все равно это воскрешение в кредит! – заявил Сергей. – Еще ничего не решилось, кроме цистита!

– Не наглей, – попросила Прасковья.

Она бы с огромной радостью напомнила ему, чего ей стоило выполнить его просьбу да еще и сделать сверх того по собственной инициативе. Но тут пришлось бы поговорить и о том, что она засиделась с Иваном Ивановичем до утра, проспала всю обратную дорогу, затем два дня отсыхала дома, выключив телефон, и, все еще разбитая, катилась, покачиваясь по любому дорожному поводу, пассажиром в Надиной машине сквозь медного цвета утро и еловый лес по обе стороны дороги, такой черный и белый, что напоминал гравюру Доре. Поскольку сама была вымотана, то решила, что и гомункул устал, и оставила его дома.

– Кстати, нас там сахарные поджидают, – предупредил Сергей. – Не знаю, считается засадой, если о засаде знаешь, ну все равно засада.

– Еще не хватало! – вырвался у Прасковьи раздраженный вздох. – Ты раньше не мог предупредить? Вот где пригодились бы Надины ротвейлеры.

– Я своим не враг, – гордо заметил Сергей. – Да там их и не много.

– Жора и Коля? – догадалась Прасковья. – Старые знакомые. Ну так какая это засада? Так, потрындеть на свежем воздухе. Я думала, может быть, новая смена появилась. Молодые да решительные.