Оккульттрегер

– Пойдет! – ответила Прасковья с той же интонацией и, чтобы не остаться в долгу, принялась помогать. – Ох и завалю я тут вам все. Прямо жалко. Жаль, на улице нельзя пошмалять. Или можно? У вас фейерверков не осталось? Замаскировали бы как-нибудь шум.

– Еще не хватало! – испугалась Ольга. – И так жуть, чтобы это еще в сюрреализм превращать! Отмоем уж, не облезем.

Прасковья немного удивилась ее испугу:

– А ты, когда то одно, то другое, ты в тылу, что ли, всегда была? Ну, когда всякие войны?

– Да, – помолчав, ответила Ольга. – Только в Гражданскую не удалось отсидеться. Причем, знаешь, так насмотрелась тогда на чехов, что до сих пор они у меня не вызывают умиления, как у всего остального мира. Даже Гашека так до сих пор и не прочитала, рекламу переключаю, если там пивные эти закосы про чешских пивоваров.

– Ничего себе ты впечатлительная, оказывается, – слегка удивилась Прасковья, с удовольствием лопая пузырьки расстеленной по полу пленки, пока Ольга, умело орудуя ножницами и строительным скотчем, обклеивала один из углов подвала.

– А вот и мы! – пахнув холодом, ввалился к ним Василий, а за ним такие же холодные Иван Иванович и Галя.

В локтевом сгибе Василия уже лежало переломленное ружье, в которое он совал патрон. При этом он обивал заснеженные ботинки об пол, Иван Иванович тоже стал топать на пороге, Галя же смотрела на них со странной улыбкой, снимала куртку и развязывала лямки на шапке в виде головы хаски. Голубые глаза хаски и темные глаза Гали были одинаково бездушны. Пальто и шапку Галя бросила прямо на пол и осталась в шерстяных бордовых штанах и кофте, покрытой горизонтальными пастельными полосками. Мягко переступив сапогами цвета фисташкового мороженого, Галя сказала:

– Лично я готова. Только окна здесь приоткройте, а то оглохнем к херам.

Пока Василий обегал подвал по периметру и крутил ручки пластиковым окошкам, Прасковья, слегка рисуясь, опустилась на полиэтилен, села, откинувшись на прямые руки.

– Ой, нет, я пойду, – пропищала Ольга испуганно. – Меня и так тошнит.

– Погоди-погоди! – крикнула Прасковья, будто застрелить ее должны были сразу же, как только дверь за Ольгой закроется. – Мобильник мой возьми!

Василий отдал Гале заряженное ружье, а она со знанием дела приняла его в руки, покачивая опущенным к полу стволом, подошла к Прасковье; следом за Галей к Прасковье подошел и Иван Иванович.

– Я поскорее постараюсь тебя воскрешать, не волнуйся, – сказал он.

Испытывая явное удовольствие от процесса, Галя сначала навела ружье Прасковье в сердце, потом поводила стволом возле ее глаз.

– От отдачи не улети, – предостерег Василий.

– А ты не обосрись там, – ответила Галя хладнокровно и положила палец на спусковой крючок, после чего уткнула ствол в нос Прасковьи.

– Не наглей, – сказала Прасковья.

– А ты не рисуйся, – сказала Галя.

Она отступила от Прасковьи где-то на пятую часть своего детского шага, пугающе отработанным движением повернула оружие в сторону Ивана Ивановича, так что никто даже и охнуть не успел, крикнула:

– Бах!!!

Иван Иванович заметно вздрогнул и побледнел. Прасковья стала подниматься со словами:

– Да зря это все, блядь, с этой мелкой поехавшей сучкой…

А Галя, почти не глядя, наставила ружье в голову Прасковьи и выстрелила. Мертвое тело Прасковьи упало навзничь. Своим посмертным зрением она увидела, как лампа над ней, будто душ, испускает фотоны, своим посмертным слухом она услышала, как, будто вода из крана, течет кровь из ее крупных кровеносных сосудов, а еще услышала, как вырвало Василия.

– Давно хотела такое с кем-нибудь сделать, – сказала Галя.

Затем недовольно закряхтела:

– А-а, жмут…

До Прасковьи донесся звук брошенного ружья. Некоторое время, пока тело Прасковьи корчилось в недолгой агонии, Галя стаскивала с себя ставшие ей маленькими сапоги. Затем Прасковья почувствовала нарастающий холод воскрешения, кровь и полиэтилен под ее спиной затрещали, замерзая, свежие ткани новой плоти, отрастая в ее продырявленной голове, выталкивали наружу попавшие в тело дробинки, сгустки крови, Прасковья ощутила, как быстро срослись кости ее черепа, как выросли зубы, как, будто молнией застегиваемые, соединились разрывы ее наверняка раздробленного в сущее смузи лица. Затем тело внезапно нагрелось, уверенно стукнуло и пошло сердце. Было сыро под спиной, под головой, между ног, на груди. Недовольно ворча, Прасковья попыталась усесться на том же месте, где ее застрелили, но там было скользко, и она перебралась на сухую часть клеенки.

– Спасибо, – сказала она Ивану Ивановичу. – Вы правда быстро…

Она попыталась вытереть липкое лицо рукавом.

Галя тем временем, испытующе глядя на Прасковью, подобрала ружье, переломила его, вытащила гильзу, бросила Прасковье, подула на пальцы.

– На память, – сказала Галя.