Окно в доме напротив

Сам Азаил в таких сборах участия не принимал в силу малозначимости своей персоны, но даже и после повышения, когда его перевели из разряда ангела на побегушках при архиве небесной канцелярии в палату мер и весов, он все равно остался без почетной обязанности. И вот по какой причине. Азаил, как и было положено ему по должности, перепроверял данные о поступавшем на небо праведнике, которого внизу, на грешной земле, объявили святым. Обычная процедура: измерить и взвесить его душу и доложить о полученных измерениях до того, пока оный сам не постучится в райские врата. Конечно, пускать душу ломящегося в рай или не пускать решал не он, а совет палаты, Азаил лишь измерял и взвешивал, а после докладывал постоянным членам о сделанных замерах. На основании их совет и решал – пускать, давать от ворот поворот или отправлять на испытательный срок в чистилище.

Так вот какая случилась с Азаилом промашка. В тысячу четыреста шестидесятом году умер рабби Израиль Иссерляйн. Азаил по случаю разбирал его дело, самовольно, в знак особого усердия, взял из иудейского отдела. И обнаружил, что стоящий у ворот рабби, имеет серьезную промашку перед святым Писанием. Однажды поступил он вопреки завету рабби Акибы, бессменно председательствовавшего в палате, и проступок по райским меркам был серьезен. Говорил рабби Акиба: «возлюби ближнего своего, как самого себя; но не больше, чем самого себя». А рабби Израиль нарушил и возлюбил ближнего, куда больше положенного, а именно: остался умирать в пустыне, отдав фляжку воды – как раз в обрез на одного – своему товарищу. Собственно, по этой причине он и стоял сейчас у ворот рая и требовательно стучал в них, ожидая ответа от замешкавшейся охраны.

Изучив дело, решил Азаил повременить с приглашением означенного в рай, направив того до поры, до времени в чистилище, дабы осознал он свою промашку и искренне в ней покаялся. Но с выводами своими опоздал: пока объяснял Азаил своему начальнику, почему хочет отказать стоящему у райских врат, все прочие праведники, квартировавшие в раю, дружно высыпали навстречу пришедшему, радостно приветствуя его; наконец, вышел и сам рабби Акиба, уставший от придирчивого ангела. Азаил, стоя во вратах, еще долго протестовал против произвольно принимаемого решения, – противу самих же установленных предписаний. В итоге же не успел посторониться от возвращавшейся в рай толпы праведников. У врат немедленно возникла страшная давка, сумятица и неразбериха, дороже всех обошедшаяся самому заварившему эту кашу, крепко, и кажется, не без задней мысли потоптанному в праведной толпе.

Но мало того, что его помяли возвращавшиеся от врат праведники – так еще и отчитало начальство. Не лезь, мол, не в свой отдел, тем паче, в свободное от работы время, занимайся христианскими душами, а по иудейские и без тебя ангелов хватает, умеющих правильно трактовать строки Талмуда и верно применять принципы обхождения подобных трудных случаев по своим дорогам.

Словом, Азаилу сделали нагоняй, после чего выперли из палаты, как не справившегося с собственным чрезмерным прилежанием, и снова отправили на должность курьера, в каковой он и пребывал с середины пятнадцатого века и вплоть до самого последнего времени. Пока и оттуда его не погнали, несколько минут назад – о чем Азаил и рассказывал мне, одновременно отставляя пустую бутылку из-под портера, печально вздыхая и горестно помахивая крыльями – в том числе и для равновесия, ибо сидел он на подоконнике, на каковой и приземлился только что.

Как и почему бывший ангел избрал для изложения своей душещипательной истории именно меня, осталось тайной за семью печатями.

Несколько дней назад, одним жарким летним утром, пока я стоял в кухне, дышал свежим воздухом у распахнутого окна и пил пиво, по обыкновению размышляя о горнем, послышался странный хлопок, затем свист, в самый последний момент – яростное хлопанье крыльев. И совсем неожиданно вышеозначенный ангел грузно плюхнулся передо мной на подоконник, тем самым едва не доведя меня до нервного приступа. А затем, пользуясь моим бессловесным и бездвижным состоянием, продолжавшимся последующие несколько минут, без спросу взял из холодильника бутылочку портера, заготовленную заботливо на вечер, выпил за один присест и, положив руку мне на плечо, несколько раз встряхнул, выводя из транса. После чего изволил вежливо представиться. И начал повествовать.

Закончив же с необходимым и только что изложенным мною предисловием, и вынув из холодильника вторую холодную бутылочку, приступил к основной части своего рассказа. К тому, за что его выгнали из небесной обители с такой силой, что затормозить он успел только перед моим окном на десятом этаже.