Я прикинула, что можно позвонить соседям снизу — окна светятся, значит, не спят. Скажу, что ключ от домофона потеряла. Я потянулась набирать номер, но меня опередили. Дверь приглашающе скрипнула и открылась. О, меня ждут. Это приятно, да. Инстинкт самосохранения на пару с боязливостью по-прежнему пребывал в отключке, и слава богу. Я осторожно вошла, поднялась по ступенькам к лифу и едва не споткнулась, узрев встречающего.
— Привет, — улыбнулся «парень с собакой». Последняя, оказывается, тенью кралась следом за мной. — Как дела?
Все лучше и лучше… Так, Вася, маска. Как на работу. Ты три года проработала с толпой ненормальных, а сейчас штуки три будет в лучшем случае. Если не считать псину. И меня. «Парень», Маргарита Степановна и мистер Икс. Черт, никогда уравнения решать не умела. А пятерки по матнаукам в школьный аттестат получила благодаря наивным глазам и умению Валика суфлировать, писать «шпоры» и решать за урок два варианта контрольных.
Тупой вопрос «парня» я гордо проигнорировала и первой зашла в лифт, нажав на кнопку с цифрой «15». Провожатые зашли следом, глядя на меня одинаково странно. С затаенным чувством голода. И переглядывались так, словно делили крылышко и ножку. Интересно, а они знают пословицу про шкуру неубитого медведя? И про то, что русские не сдаются? Надо напомнить при случае. Нервная истерика едва не прорвалась глупым хихиканьем, но я встала насмерть. Три года стажировки в газетной «клоаке» не должны пропасть даром. Как говорит Игорек, морду тяпкой, и все по фене. А внутри может клокотать и нервничать все, что угодно.
Впрочем, от тщательно подготовленной маски не осталось и следа, едва я вошла в квартиру и увидела ее хозяйку. Я помнила Маргариту Степанову… шикарной. И никак иначе. Высокая, под метр восемьдесят, и стройная, темноглазая южанка с гривой черных волос и очень светлой кожей. Черты лица резковатые, но Алька с колокольни художника восхищенно говорила одно — порода. И исключительная женственность. И непременный идеальный внешний вид. На работу — макияж, маникюр, прическа, каблуки и ни соринки-складочки на деловом костюме. Дома — нарядные цветастые платья, туфли на каблучках и никаких бигуди и халатов. И при внешней неприступности и лощености — интеллигентная, внимательная и добрейшая женщина.
Сейчас из дверного проема на меня смотрела… даже не ее тень. Незнакомка. Неопрятная, седая как лунь, сухая желтоватая кожа в морщинах, на сутулой и костлявой фигуре — мешковатое старое платье. И глаза — погасшие и пустые. Валик ушел, и вместе с ним ушел смысл ее жизни… Черт, как он на мать похож… Маска сорвалась с лица и упала на грязный пол. И не я виновата, но не прощу-то себе… Горло сжало сухим спазмом, сердце кольнуло болью. А Маргарита Степанова посмотрела на меня как на пустое место и скрылась в комнате, хлопнув дверью.
Я шмыгнула носом и украдкой вытерла глаза. «Парень», закрывая входную дверь, паскудно хмыкнул. Я не выдержала и обернулась:
— Что, писцов ненавидишь? Почему? — поинтересовалась сухо.
Зеленые глаза вспыхнули лютой злобой. «Пес» глухо зарычал.
— Все вы… твари, одинаковые, — прошипел в ответ и плюхнулся на тумбу у двери. «Собака» улеглась на грязный половик и напряженно взъерошилась.
Однако тот, кто держит его на поводке… не слишком добр и щепетилен. Кстати, а…
— Василиса, заходи! Чай стынет!
Я сразу узнала голос и почему-то не удивилась. Отвернулась от «сторожей» и упрямо напялила на лицо прежнюю маску. Интересно, сколько деды завещали мне здесь продержаться?.. Интриганы, блин… Я медленно шла по коридору на кухню, с болью отмечая бедную обстановку и «ремонт» тринадцатилетней давности, и думала. О том, что два старых хитрых лиса охоту за «песцом» не прекращали никогда. И если я, сложив дважды два и получив указание на Маргариту Степановну, сообразила, что к чему, то деды о ней знали давно. Вопрос. Кто он такой, если до него до сих пор не добрались? Только ли писец без Муза, но с шибко редким даром? И второй вопрос, вернее — подозрение. Вероятно, он нужен живым. Рядом со мной. М-да.
У дверей кухни я вдохнула-выдохнула и почти успокоилась. Дар — семейная реликвия, сущностей оба видеть хотят, и пропасть мне никто не даст. Уверенность шаткая и эфемерная, но тем не менее. Один точно явится и вместе с саламандром, едва я, допустим, закурю. Насчет второго — не знаю. В общем… да, морда тяпкой. И две бутылки Игорьку. Потом. И — спокойствие. Инстинкты молчат, крыша из солидарности с общественностью — тоже, только внутренний голос что-то разгунделся. Хотя бы предупреждал, а то… приглашает — быть как дома. И зайду. И буду. Где наша не пропадала.