Окно выходит в белые деревья...

Не был мошенником, пакостником,
гением тоже навряд,
да вот придется быть памятником —
редкий я фрукт, говорят.

Горькие или игривые

сыплют вопросы подчас:
«Правда, что вы эмигрировали?
Что же вы бросили нас?»

Где мне могилу выроют?

Знаю одно — на Руси.
Памятники не эмигрируют,
как их ни поноси.

Как я там буду выглядеть:

может, как Лаокоон,
змеями сплетен и выдумок
намертво оплетен?

Или натешатся шутками,

если, парадный вполне,
стану похожим на Жукова —
грузом на слоноконе.

Маршал, не тошно от тяжести,

свойственной орденам?
Лучше пришлись бы, мне кажется,
вам фронтовые сто грамм.

Наши поэты — не ротами,

а в одиночку правы,
неблагодарную Родину
тоже спасали, как вы.

Но ненапрасно громили мы

монументальный быт.
Мраморными и гранитными
нам не по нраву быть.

В центре застыв прибульваренно,

Высоцкий — он сам не свой,
слепленный под Гагарина,
оперный, неживой.

Сколько мы набестолковили.

Даже Булата, как встарь,
чуточку подмаяковили.
Разве горлан он, главарь?

Сверстники-шестидесятники,

что ж, мы сошли насовсем,
смирненько, аккуратненько
на пьедесталы со сцен?

Сможем и без покровительства,

бремя бессмертья неся,
как-нибудь разгранититься
или размраморниться.

Не бронзоветь нам ссутуленно,

и с пьедестала во сне
Беллочка Ахмадулина
весело спрыгнет ко мне.

2003

TUCK ME IN

Во всех языках на свете,
                                                 конечно, много есть злого,
но все-таки доброго больше,
                                                   и с ним я нигде не один,
и я обожаю по-детски
                                       простое английское слово,
пахнущее крахмалом,
                                         шуршащее «Tuck me in…»
Я вечно был в детстве мерзлявым,
                                                               как досоветская барышня,
среди всех счастливцев не мерзших
                                                                каким-то я был не таким:
«Дует сквозь одеяло.
                                        Ты подоткни его, бабушка…» —
это и было наше
                                      русское «Tuck me in…»
Мой сын краем уха слышал
                                                про Сталина
                                                                      и про Берию,
в свои пятнадцать он маленький,
                                                                хотя почти исполин,
его голова в Оклахоме,
                                               а ноги там, где «Siberia»,
и он, как ребенок, просит:
                                                «Мамочка, tuck me in…»
Когда она засыпает,
                                        устав от школьных тетрадок,
от двух сыновей и мужа —
                                             от всех своих трех мужчин,
едва коснувшись губами
                                              растрепанных мужниных прядок,
шепчет она чуть слышно
                                              измученное «Tuck me in…»
И, подоткнув одеяло,
                                     я глажу ее и глажу,
последнюю мою маму,
                                         уже не без ранних седин,
но все-таки первой мамы
                                             я ощущаю пропажу
и невозможность по-русски
                                                    ее попросить: «Tuck me in…»

Декабрь 2004

В ГОСУДАРСТВЕ ПО ИМЕНИ КАК БЫ…