Око небесное

– Да, это уже не мир Сильвестера, – объяснил им Хэмилтон. – Но – чей-то другой. Вмешалась какая-то третья сила. Бог ты мой, эдак мы никогда не вернемся назад! – С болью в голосе он обратился к ошарашенным спутникам: – Сколько же всего миров? Сколько еще раз это случится?

9

Восемь человек лежали на полу Беватрона, там, куда упали. Никто из них не находился в полном сознании. Вокруг валялись дымящиеся обломки, закопченные куски арматуры и бетона, что составляли смотровую площадку, – груда частей того, на чем стояли экскурсанты.

Со скоростью улиток медики осторожно сползали к ним по лестницам. Уже скоро они приблизятся к восьми телам, магнит отключится и гул потока протонов растворится в тишине.

Крутясь и ворочаясь в своей постели, Хэмилтон изучал эту бесконечную немую сцену. Вновь и вновь он исследовал ее, буквально под лупой рассматривая каждый ее аспект. Чем ближе он становился к бодрствованию, тем более эта картина тускнела. Когда же он вновь погружался в беспокойный сон, она появлялась вновь, яркая, резкая, в мельчайших подробностях.

Рядом с Хэмилтоном его жена заворочалась и вздохнула во сне. В городе Белмонт восемь человек сейчас ворочались и метались между сном и явью, вновь и вновь видели застывшие очертания Беватрона, свои изломанные, распластанные тела.

Стараясь изучить каждую деталь сцены, Хэмилтон рассматривал все фигуры дюйм за дюймом.

Первым – и самым притягательным – было его собственное физическое тело. Оно упало последним. С ошеломляющей силой ударившись о бетон, оно лежало в неестественной позе – руки разбросаны, одна нога подвернута под туловище. Кроме редкого и неглубокого дыхания, оно было абсолютно неподвижным. Боже, если б только можно было как-то дотянуться до него… закричать на него, разбудить, зареветь так громко, что оно вышло бы из тьмы беспамятства. Но это было невозможно.

Неподалеку лежало грудой крупное тело Макфайфа. На мясистом лице застыло выражение яростного изумления; одна рука все еще тянулась, тщетно пытаясь ухватиться за перила, которых больше не существовало. По его толстой щеке текла струйка крови. Макфайф был ранен, вне всякого сомнения. Дыхание его было тяжелым и неровным. Под его курткой грудь вздымалась и опадала с явной болью.

За Макфайфом лежала мисс Джоан Рейсс. Полузасыпанная обломками, она судорожно хватала воздух; руки и ноги ее рефлекторно подергивались в попытках сбросить бетон и штукатурку. Очки были разбиты вдребезги, одежда была смятой и изорванной, а на виске поднималась нехорошая опухоль.

Жена Хэмилтона, Марша, тоже лежала неподалеку. Сердце его сжималось от жалости при виде этой застывшей, неподвижной картины. Как и всех остальных, ее невозможно было привести в себя. Одна рука была подогнута под туловище, колени чуть согнуты, как в незаконченной позе эмбриона, голова обращена в сторону, обожженные каштановые волосы рассыпались на шею и плечи. Медленная дрожь дыхания едва шевелила ее губы, никакого иного движения не было. Одежда на ней горела; медленно и неумолимо линия неярких искр подбиралась к ее телу. Над ней висело облако едкого дыма, частично прикрывая стройные ноги. Одна из туфель на высоком каблуке была сорвана с ноги; она лежала примерно в метре, забытая и брошенная.

Миссис Притчет представляла собой бочкообразный холм пульсирующей плоти, гротескно украшенный ярким платьем в цветочек, сейчас же оно было в ужасных пропалинах. Ее фантазийную шляпку начисто раздавило обломками падающей штукатурки. Сумочка, что выпала из рук от удара, распахнулась; содержимое ее в беспорядке валялось вокруг.

Дэвид Притчет оказался завален обломками. Один раз он застонал. Один раз пошевелился. Поперек груди мальчика лежал кусок искореженного металла, не давая ему подняться. Именно к нему со скоростью улитки мчались бригады медиков. Что за чертовщина, отчего они такие медленные? Хэмилтону хотелось кричать, истерически выть. Почему они не торопятся? Ведь прошло уже четыре ночи…

Но не там. В том мире, в реальном мире, прошло всего лишь несколько секунд.

Среди обломков разорванного в клочья защитного экрана лежал негр-экскурсовод, Билл Лоус. Его худощавое тело подергивалось; открытые, но остекленевшие глаза бессмысленно уставились на дымящуюся кучу живой субстанции. Этой кучей было тощее и хрупкое тело Артура Сильвестера. Старик потерял сознание… шок и боль от сломанной спины погасили последнюю искру разума. Он был наиболее пострадавшим из всех.

Так они и лежали там, восемь обожженных и ужасно исковерканных тел. На редкость печальное зрелище. Но Хэмилтон, все еще ворочаясь в своей удобной кровати, рядом с прекрасной и стройной женщиной – его женой, – отдал бы все на свете, чтобы очутиться там. Вернуться к Беватрону и вернуть в сознание своего физического двойника… и таким образом выдернуть свою ментальную сущность из скитаний по мирам, в которых она заблудилась.