Околдованная

– Так что, враги мы или нет, Селена, пожалуйста, задай мне вопрос через наши узы – спроецируй его на меня.

Хочу отказать ему, потому что отрицаю это, но его мольба пробирает меня до костей, и нездоровое любопытство побеждает.

Это не должно сработать. Правда, не должно.

Снова закрываю глаза и сосредотачиваюсь на месте прямо под теплой ладонью Мемнона; предположительно, именно там магически соединяются родственные души. Ужасает то, что я, сконцентрировавшись, действительно что-то там чувствую.

Я слышала, что узы описывают как веревки и дороги, но мне они кажутся рекой, втекающей и вытекающей из меня.

Откуда у тебя этот шрам на лице?

Толкаю мысль своей силой, корабликом пускаю ее по магической реке.

– Когда мне было пятнадцать, один тип пытался освежевать меня в бою, – говорит Мемнон.

Открываю глаза, пораженная и восхищенная не столько тем, что он сказал, сколько тем, что он услышал мой голос в своей голове.

– Ты читаешь мои мысли, – обвиняю его.

Не хочу верить в иное. Что мы… наши души… неразрывно связаны.

– Зачем мне это, если ты так отчетливо спросила меня через наши узы.

Непонятное чувство мерцает в глазах Мемнона.

Выдерживаю его пристальный взгляд секунду, две, три. Пульс зашкаливает, в ушах ревет кровь. Колени подгибаются.

– Я не твоя половина, не родственная душа, – настаиваю я.

Ты уверена?

Словно подчеркивая его точку зрения, сила Мемнона вливается в меня из той магической реки. Зажмуриваюсь на миг, чувствуя ее чарующий трепет над самым сердцем. Прижимаю ладонь к груди; и только когда моя рука ложится на руку Мемнона, осознаю, что он все еще прикасается ко мне, а я уже не понимаю, где кончается он и начинаюсь я.

– Нет, – шепчу я, и это короткое слово звучит как мольба.

– Да, Императрица, да, – мягко отвечает мужчина.

Говорит он это с такой уверенностью, что я бешусь… и колеблюсь.

Я потратила столько времени, бесплодно убеждая его в том, что я это я и никто иной. Возможно, пришла пора Мемнону попытаться убедить меня.

Вздергиваю подбородок:

– Расскажи мне о том, кем мы были, – требую я.

Мемнон протягивает руку и гладит мою щеку костяшками пальцев. Мягкость этого жеста совершенно не вяжется с тем мужчиной, которого я знаю.

– Я был царем, а ты – моей царицей, – говорит он, и взгляд его смягчается.

– Ты не похож на царя, – придираюсь я.

Он слишком молод, слишком изранен, слишком красив, слишком хорошо сложен.

Он прищуривается, но улыбается:

– Там, откуда я родом, очень даже похож, – помедлив мгновение, он проводит рукой по волосам. – Кроме этого. – Касается гладкого подбородка. – И этого.

Пока он говорит, из теней беззвучно выступает мой фамильяр и пристраивается рядом со мной – ну да, когда уже слишком поздно, когда нужда в нем уже отпала. Бросаю на пантеру раздраженный взгляд.

– Сарматские мужчины носят длинные волосы и бороды, – продолжает Мемнон и заговорщицки подмигивает мне. – Но ты предпочитала видеть меня стриженым, как овца, и, должен признать, мне очень нравилось ощущать голой кожей твою киску, когда…

Зажимаю ему рот, не давая закончить.

– Нет, не хочу слышать об этом! – быстро выпаливаю я, хотя все мои эротические сны разом всплывают в памяти во всей их зловещей красе.

Чувствую, как Мемнон усмехается под моей ладонью, и глаза его искрятся весельем. Исчез тот разъяренный монстр, который штурмовал мою комнату…

Кейн.

Черт, мне нужно вернуться к нему.

Но даже сейчас я не уверена, как выкрутиться из ситуации, не переключая внимания Мемнона на ликантропа – от чего оборотню неизбежно станет лишь хуже.

Колдун отводит мою руку от своего рта:

– Спроси еще что-нибудь, est amage. Позволь мне доказать тебе наше прошлое.

Ну, по крайней мере, он, кажется, верит, что я не помню того прошлого, которое существовало для него.

Ищу его взгляд; часть меня отчаянно хочет проверить, как там Кейн, а часть жаждет услышать больше об этом мужчине.

– Что это за земля, которой правили вы с Роксиланой? – спрашиваю наконец, чуть-чуть отступая.

– Сарматия, – в голосе его тоска. – Мы были империей всадников и воинов, мы шли по Понтийской степи вместе с мигрирующими стадами. Хотя я сверг царя Босфора, чтобы поселить тебя во дворце у моря. Постоянные странствия трудно давались тебе.

– Я никогда ни о чем таком не слышала.

Впрочем, я не стала упоминать о том, что информацию могла стереть моя собственная магия.

Мемнон вздыхает:

– Да, большая часть документированной истории тех времен была написана римлянами. – Он кривит верхнюю губу. – Для них мы были безымянными варварами, существующими в их кошмарных снах и на задворках их мира, но не в их хвастливой, восхваляющей лишь себя истории. Но мы существовали.

– У-гу. – Я пячусь еще немного. – Точно так же, как существовало и мое детство.

Мемнон прищуривается, несомненно, понимая, что я хочу сказать: Я поверю твоим словам, как только ты поверишь моим.

Но прежде, чем наша беседа продолжается, я слышу надтреснутый голос, зовущий меня:

– Селена!

Голос Кейна.