Оксюморон

Мы направились в сторону странного металлического строения, издали более всего похожего на Эйфелеву башню, лежащую на боку. Приблизившись, я увидел, что это покрывшийся бурой ржавчиной подъёмный кран. По всюду на пути нам попадались разные строительные приспособления и ржавые, явно давно не использующееся грузовики, экскаваторы, грейдеры, и прочая строительная техника. Тут же валялись разбитые каски, кирки, грабли, лопаты. Невдалеке от скоплений техники я увидел старые строительные вагончики возле которых горели костры. Над кострами на вертелах жарилось мясо на которое жадно взирали сидящие вокруг костров люди. Вокруг каждого костра, а всего костров я насчитал одиннадцать, сидело человек по пятнадцать-двадцать. Тут были люди разных полов поколений и возрастов. Одеты они были, впрочем, нет слово” одеты” тут не годиться они. Они были прикрыты от утреннего холода какими-то грязными лохмотьями. На ногах их были надеты какие-то жалкие ошмётки. Над каждым костром, как я уже говорил выше, жарилось мясо. Причём это были не маленькие куски мяса, а самые настоящие туши правда размером не больше овцы. Разводите скот, обратился я к моему странному провожатому. Он не ответил мне, лишь бросил на меня короткий взгляд. В прочем вскоре мой интерес был удовлетворён. Возле одного из вагончиков я увидел, как высокий жилистый мужик лихо орудуя большим ножом освежовывал самую что ни на есть обычную собаку. Три товарки несчастной сидели в стороне и с грустным осуждением в глазах взирали на происходящее ожидая своей участи. –Только этого мне и не хватало, – подумал я. Невдалеке вокруг костра сидела группа людей и с добродушными улыбками на устах взирали на раздельщика. Возле других костров я видел непонятное оживление. Люди, сидевшие вокруг них не то пели, не то просто очень громко разговаривали, причём я заметил, что почти каждая произнесённая у костра фраза неизменно заканчивалась громким смехом. Я хотел справиться у моего провожатого о причине их столь бурного веселья. Признаться, окружающая меня действительность не сообщала мне никаких оснований для веселья и радости. Напротив, куда бы ни упал смой взгляд он натыкался на нищету и безысходность. Но тут же я подумал, что он скорее всего снова не ответит мне лишь удостоит меня коротким взглядом и конечно же лучезарной улыбкой. Мало по малу к нам начали присматриваться. То и дело я ловил на себе внимательные взгляды. Впрочем, кроме взглядов никто не проявлял по отношению ко мне никаких признаков заинтересованности. Никто не поднимался к нам на встречу когда мы приближались к очередному костру и окружающим его людям. Некоторым людям мой провожатый бросал короткие реплики, сводившиеся к нескольким словам. Эти реплики, собравшиеся встречали радостными криками среди которых я ясно различил странное “Брг”. Некоторые из них даже вскакивали на ноги и подпрыгивали, размахивая грязными руками. Глядя на этих людей я вдруг осознал, что мне отчего-то никак не передаётся их весёлое настроение. И дело здесь было отнюдь не в холоде и не в поразившей меня окружающей нищете. Нет. Скорее причина крылась в какой-то неестественности выражаемых эмоций. Эти эмоции были какими-то избыточными, сгущёнными что ли. Есть знаешь ли друг Максим в психологии такой термин “Абберация”. Этот термин означает состояние, когда “некто”, попадая в непривычную, пугающую ситуацию начинает привлекать в неё явления, которые окружали его в привычном мире и таким образом заглушает свой страх. Например, маленький ребёнок попавший в тёмный лес начинает громко петь детские весёлые песенки. Вот и здесь по-видимому имело место нечто подобное. Когда мы проходили мимо очередной, железной будки двери которой были раскрыты настежь я увидел, что изнутри она выгорела дотла. На крыше будки я увидел две покосившиеся обугленные доски, скреплённые в виде креста. Признаться, в первый миг я не придал этому никакого значения. Мало ли что может случится на свалке металлолома. И всё же сам не знаю почему на какое-то время я задержался возле этой будки. Видя мой интерес мой провожатый не на миг не снимая с лица улыбки, от которой меня признаться уже тошнило, сказал: “здесь и жил Грустные страницы, здесь он грустил. Больше он не грустит”. А что с ним теперь, спросил я. Теперь он спит, ответил мой провожатый, он-Грустные страницы, но теперь он не грустит. Мы никогда не грустим, а он грустил, и ты тоже грустишь. Не грусти. Уж не знаю зачем он это сказал, но я всё же счёл нужным улыбнуться. Грустные страницы спит, теперь он спит, повторил он более твёрдым тоном словно я выказал какое-то недоверие к его словам. В прочем возможно он хотел сказать, что данный вопрос исчерпан и возвращаться к нему он не намерен. Постояв мы двинулись дальше. Кто такой этот таинственный Грустные страницы, думал я. Было несомненно, что этот человек, кем бы он не оказался на самом деле, занимал среди этих людей особое место. И он мог бы многое мне рассказать о местных нравах и вообще о том, что здесь происходит. Я решил не торопить события.