Оксюморон

Потом последовала ещё серия вопросов по моей метрике. Так, подобно мастерице, которая нанизывает одну за другой бисерины на нитку я нанизывал всё новые и новые данные, которые с необходимостью просились в бытие за предыдущими. В результате бисеринок стало достаточно для того, чтобы завернув их в кольцо, надеть на себя и ощутить себя в уютной, пусть и потрёпанной и раздираемой головной болью, реальности. Некоторые данные, например, то, что касалось предшествующих моему пробуждению событий возникали медленно словно забытые имена детских приятелей. И всё же до полного порядка в мыслях было далеко. Это открытие как ни странно было первой по настоящему хорошей новостью, которая вдохновила меня. Ведь осознавая, что нахожусь за пределами порядка, я таким образом декларировал свою заинтересованность попаданием в порядок. А это уже само по себе очень немало.

Мало по малу замороженное время оттаяло, и я ощутил себя в нём. Первым делом я ощупал затылок. Несмотря на внушительную шишку сам затылок был по всей видимости цел. Во всяком случае крови не было. Это была первая хорошая новость. Затем я осмотрелся по сторонам.

Я находился посреди какого-то унылого пустыря. Недалеко от меня возвышалось старое полусгнившее крыльцо по всей видимости некогда примыкавшее не то к складу, не то к конторе. Об этом свидетельствовали ржавые рельсы, проложенные в нескольких метрах от того места где я находился. И хотя ни склада, ни конторы поблизости не было, по всей видимости, уже много лет крыльцо непонятным образом продолжало жить и здравствовать, обрастая травой и кустарником. Служа, должно быть, пристанищем бездомным собакам и кошкам. Не понятно, почему мне вспомнился вдруг огромный монумент слона, описанный в романе Гюго, в котором ночевал храбрый Гаврош.

Я совершенно не понимал сколько прошло времени с того момента, как некто проводил меня в забытье, так что вполне могло статься что вокруг опять утро, а не ещё утро. Внезапно я услышал за своей спиной шорох.

Обернувшись я увидел мужика лет… впрочем, его внешний вид и к тому же густая с проседью борода, сводили на нет все мои попытки определить его возраст. Одет он был в рванную грязную фуфайку и валенки с галошами. Как ни безотраден был внешний облик этого человека всё же при виде его я испытал облегчение. Это был первый человек, которого я здесь встретил. На голове его была надета ушанка.

– Здравствуйте – сказал я обращаясь к незнакомцу – меня зовут Алексей.

Мужик молчал и глядя на меня продолжал добродушно улыбаться. Мне признаюсь было не понятно придуривается он или у него такое чувство юмора и манера заводить себе новых приятелей. Наконец незнакомец произнёс, – Здравствуйте. Он немного помолчал словно пытаясь распробовать на вкус только что произнесённые слова и произнёс отчётливо словно в на приёме у логопеда-Алексей.

Он произнёс это слово таким тоном что я не мог сообразить поздоровался ли он со мной или просто повторил за мною сказанное. Казалось он решил прощупать весь свой вокабуляр. Мы живём тут давно сказал зачем-то человек нас тут осталось не много, но мы живём и ты будешь жить с нами как Грустные страницы. Грустные страницы тоже жил с нами. Но он не был одним из нас, и ты не один из нас. Грустные страницы теперь крепко спит, мы вот уже две зимы как мы уложили его спать и теперь он спит. Я понял, что словосочетание “ГРУСТНЫЕ СТРАНИЦЫ” относилось к какому-то человеку, побывавшему здесь по всей видимости до меня. Теперь ты будешь говорить нам то что говорил нам ГРУСТНЫЕ СТРАНИЦЫ? Почему вы так думаете, спросил я,– я не знаю кто такой Грустные страницы. Я сам по себе. И вообще я здесь проездом. Грустные страницы не улыбался и ты тоже не улыбаешься, значит ты будешь говорить нам тоже что говорил грустные страницы. Но если ты будешь говорить нам тоже, что говорил нам грустные страницы мы и тебя уложим спать. И пусть во время этого монолога с лица говорившего не сходила ни на миг улыбка мне всё же стало не по себе. Пока он говорил всё это его лицо не покидала всё прощающая детская улыбка. Пойдём, пойдём со мной,– сказал он,– тебе нужно согреться и покушать и я, признаться, не без опасений, согласился. Когда мы поднялись на встретившийся нам по дороге холм я повернул голову и увидел в синеющей утренней дымке скопление многоэтажек. Мне было тревожно. Где-то там среди тех домов, на одной из стерильно-чистых улиц остался мой Мерседес. Это обстоятельство заслуживало самого пристального внимания, но сейчас я не мог думать ни о чём. Моя голова была сделана целиком из боли.