Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Это разожгло аппетит у германского руководства. Генерал Гинденбург доказывал кайзеру, «что в интересах Германии следует отодвинуть границы России на восток, а ее плотно заселенные и экономически перспективные западные губернии аннексировать»[3230]. Ленин, понимая полную беззащитность страны, настаивал на немедленном подписании любого, даже самого «похабного» мира. Но он оказался в явном меньшинстве в руководстве большевиков. Категорически против мира были и левые эсеры.

Положение «ни мира, ни войны» продолжалось до 18 февраля, когда кайзер возобновил военные действия. «Это самая комическая война, которую только можно себе представить, — писал генерал Гофман. — Она ведется только на железной дороге и на грузовиках. Сажают какую-нибудь сотню пехотинцев с пулеметами и с одной пушкой на поезд и отправляют до ближайшей станции. Берут станцию, большевиков арестовывают и продвигаются дальше. Это, по крайней мере, имеет некоторый интерес новизны»[3231]. Немецкие войска продвинулись в центральные области России, в Крым, подошли к Пскову и Петрограду. Германия отреагировала на просьбу о переговорах гораздо более жесткими условиями: немецкие полицейские силы в Прибалтике, Россия заключает мир с правительством Скоропадского и выводит войска из Финляндии и Украины, Турция получает территории в Закавказье, большевики платят контрибуцию, не ведут пропаганду в Германии и на оккупированных ею территориях. 3 марта мирный договор подписывается, не читая.

Троцкий: «Брестский мир походил на петлю палача»[3232]. Левые эсеры в знак протеста покинули Совнарком и перешли к крайним методам борьбы и против мирного договора, и против ленинского правительства.

Огромная часть территории страны оказалась под немецкой оккупацией, что, в свою очередь, давало основания для прямого вмешательства в российские дела со стороны держав Антанты. Для них большевики, изначально бывшие изгоями, стали еще и людьми, предавшими союзнические обязательства России.

В Лондоне, писал Константин Набоков, «всем, разумеется, было ясно, что произошло событие, бесповоротно исключающее Россию из числа Союзных держав… О том, что удалились со сцены Керенский и его товарищи — жалеть союзникам не приходилось, ибо неспособность Временного правительства управлять Россией была для всех очевидною. Захват власти людьми, нарочито «доставленными» из Германии, возбуждая враждебное отношение и негодование против всего русского народа… Преобладало убеждение, что переворот есть явление кратковременное, что удержаться у власти Ленин, казалось бы, не имевший никакой опоры в народных массах, — не сможет»[3233].

Но даже, наверное, не это стало главным в отношении Запада к советской власти. Впервые в истории в крупной стране к власти пришел режим, открыто отвергавший и бросавший вызов западным ценностям, нормам, образу жизни и при этом предлагавший собственную радикальную альтернативу, да еще в глобальном масштабе. Уже в декабре 1917 года госсекретарь США Лансинг сделал вывод (позднее уже никогда на Западе не менявшийся), что большевики бесчеловечны, бесчестны и беспринципны; они создают авторитарную систему, опираясь на силу; хотят свергнуть свободный капитализм и заменить его экстремистской формой пролетарского деспотизма. Для их свержения он считал возможным забыть (на время) о демократии и поддержать установление с помощью войск военной диктатуры, которая обеспечит стабильность и участие России в войне[3234]. Отношение ведущих западных стран к большевистскому режиму определилось еще до того момента, как он успел чего-то сделать.

После Октябрьской революции западные страны запретили своим представителям в Петрограде осуществлять официальные контакты с Лениным или Троцким. Были послы и посольства, но с властью они не общались, а в феврале 1918 года вообще переместились в Вологду. Запад стал рассматривать Россию как бессубъектную страну, где нет правительства, а есть только отдельные нелегитимные акторы. Лондон и Париж разделили сферы влияния на юге России (в английскую включались Кубань, Северный Кавказ и Закавказье, во французскую — Бессарабия, Украина и Крым) и начали оказывать прямую помощь генералам Каледину, Корнилову, Деникину и Алексееву. «Противники большевиков создали армии по нашему предложению и в значительной мере, несомненно, на наши деньги, — писал британский премьер Дэвид Ллойд Джордж. — Если бы не эти экспромтом созданные нами организации, немцы захватили бы все ресурсы этой страны и смогли бы таким образом свести на нет все значение нашей блокады. Немцы дошли бы до житниц Дона, до рудников Урала, до нефти Кавказа»[3235].