Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Сразу же по возвращении из Могилева Гучков заявил, что намерен бороться с фаворитизмом и продвигать талант. Комиссия Поливанова продолжала фонтанировать инициативами. «Последующие заседания комиссии переносятся в готическую столовую, и комиссия все разрастается и разрастается, — рассказывал Половцов. — К генеральскому концу прибавляются всякие судебные чины и господа из Главного штаба и Главного управления Генерального штаба… Ряды младотурок тоже расширяются, — прибавляются Балабин, Верховский, Лебедев… Выделяется подкомиссия для выработки различных уставов и положений. Одним из первых проходит «положение о войсковых комитетах». На фронте нас ругают за чрезмерный либерализм, а в Совете — за чрезмерный консерватизм. Никому не угодишь!»[542] Керенский обратит внимание на то, что в уступках Совету «Поливанов шел гораздо дальше военного министра»[543].

Движение в сторону демократизации армии продолжалось. Одним из главных ее проповедников выступает шурин Керенского полковник Григорий Андрианович Якубович. «По его наущению приглашаются к нам представители Совета. Для их вразумления привлекаем английского военного агента Нокса, который читает им выдержки из английского дисциплинарного устава. Но на них это не действует; они, снисходительно улыбаясь, смотрят на этого отсталого представителя буржуазного строя. Когда к двум партиям, генеральской и полковничьей, прибавляется солдатская, Поливановская комиссия окончательно превращается в бездельную говорильню»[544].

Комиссия с подачи Гучкова решила взяться за высший командный состав, операция, получившая в армейской среде название «избиение младенцев». 19 марта Гучков направил Алексееву письмо, где доказывал наличие на высоких должностях в армии лиц, совершенно не подготовленных к командованию, но выдвинувшихся по принципу родства, протекции, «всяких личных и корыстных побуждений». 22 марта аналогичные письма военный министр отправил командующим фронтами, армиями и корпусами. Всем им было предложено дать характеристики подчиненным командирам[545].

Генерал Краснов писал, что «новые правители стремились омолодить армию, выбить из нее старый режим и контрреволюцию и посадить людей, сочувствующих революции, новым порядкам. Но свелось это к тому, что стройная, может быть, не всегда правильная и справедливая, но все-таки система назначений по кандидатскому списку, строго продуманному, после самого серьезного и тщательного рассмотрения аттестаций, составленных целым рядом начальников, сменилась чисто случайными назначениями и самым неприличным протекционизмом. Всюду вылезали вперед самые злокачественные ловчилы, которые тянули за собой других таких же, и грязь, муть поднимались со дна армии»[546].

После визита Гучкова в Ставку, писал генерал Петр Константинович Кондзеровский, началась «в полном смысле слова чехарда. Перемены были массовые, так что почти ни один начальник дивизии не оставался на своем посту; весь командный состав был переменен, все переезжали с одной должности на другую или были выброшены по «непригодности», и все это незадолго до готовившегося большого весеннего наступления»[547]. Это делалось не под давлением Совета. Это была реализация того, о чем Гучков неоднократно под аплодисменты заявлял в Думе и до начала войны, и после. Гучков подтвердит:

— В военном ведомстве давно свили себе гнездо злые силы — протекционизма и угодничества. С трибуны Государственной думы я еще задолго до войны указывал, что нас ждут неудачи, если мы не примем героических мер для изменения нашего командного состава… Нашей очередной задачей (с началом революции) было дать дорогу талантам[548].

Алексеев писал: «Рука великого реформатора» армии Гучкова вымела из наших рядов в наиболее острую и критическую минуту около 120 генералов на основании более чем сомнительных аттестаций анонимных «талантливых полковников и подполковников». «Реформатор» мечтал освежить командный состав и вызвать «небывалый подъем духа в армии». Последнего не случилось, к несчастью, а вреда сделано немало»[549]. Впрочем, трудно оценить полководческие дарования новых назначенцев, поскольку им пришлось не руководить боевыми действиями, а наблюдать развал армии. «Массовые увольнения начальников окончательно подорвали веру в командный состав и дали внешнее оправдание комитетскому и солдатскому произволу и насилию над отдельными представителями командования».