Октябрь. Память и создание большевистской революции

В эйзенштейновском «Октябре» партия большевиков и Ленин уже являются неотъемлемой частью повествования. В сцене на Финляндском вокзале камера неоднократно показывает транспарант с названием Петербургского комитета РСДРП(б). Впервые лидер партии явно фигурирует в сценарии и направляет действие. Чаще всего интертитры «Большевик!» или «Большевики!» (без, как отмечают ученые, кавычек, которые иногда иронично использовал Эйзенштейн) продвигали повествование в ключевых моментах: например, в сцене жестокого убийства большевика в Июльские дни, разграбленного здания «Петроградского комитета партии большевиков», обороны Петрограда от Корнилова и отказа казачьей «дикой дивизии» от наступления на город [Lagny et al. 1979: 154][754]. «Пролетариат, учись владеть винтовкой!» – гласила надпись на экране после поражения Корнилова. Начинающийся с июльских дней, фильм повествует об эффективной организации и направлении революционного процесса силами Петроградского комитета большевиков, VI съезда партии, Смольного, заседания ЦК большевиков 10 октября и ВРК. В то же время революционное повествование разворачивается в прямой зависимости от перемещений Ленина. В апреле он прибывает на Финляндский вокзал, встреченный бешеным восторгом ожидающих его войск и рабочих. «Ульянов» на одном интертитре уступает место «Ленину» на другом: так человек становится революционером.

Рис. 13. Революция начинается: В. И. Ленин на Финляндском вокзале (кадр из к/ф «Октябрь», реж. С. М. Эйзенштейн, 1927 год)

После июльских дней Ленин из подполья руководит VI съездом партии, который «взял курс на вооруженное восстание»; на заседании ЦК 10 октября добивается немедленного восстания; в решающий час 24 октября переодетым проникает в Смольный и провозглашает новое революционное государство на II съезде Советов. Накануне 25 октября Ленин берет на себя руководство восстанием, символично обводя карандашом на карте Зимний дворец и Дворцовую площадь. В противовес этому идеальному образу большевика в фильме представлен портрет менее стойкого и прозорливого революционера – Троцкого как оратора, призывающего восставших к осторожности в Июльские дни («Восстание преждевременно!») и открыто колеблющегося по поводу призыва Ленина к немедленным действиям. За активными, основательными военными приготовлениями в Смольном как безмолвные зрители наблюдают из своих кабинетов «меньшевики».

Рис. 14. Призрачная власть: пустые пиджаки министров Временного правительства (кадр из к/ф «Октябрь», реж. С. М. Эйзенштейн, 1927 год)

Наиболее яркие образы этих фильмов возникли благодаря попыткам режиссеров передать драматизм Октябрьской революции. Они подготовили зрителей сценами, символизирующими пассивность и инертность царского режима. Камера Пудовкина  задерживается на изящных классических статуях, украшающих крыши Петербурга, на царских чиновниках и владельцах фабрик, сидящих перед камерой с сознательной неподвижностью[755]. Эйзенштейн останавливался на возвышающейся статуе Александра III с державой и скипетром в руке и на пустых пиджаках, оставленных на столе заседаний министрами Временного правительства незадолго до прихода большевиков.

Рис. 15. Марианна борющаяся: последний бой матери (кадр из к/ф «Мать», реж. В. И. Пудовкин, 1927 год)

Рис. 16. Неудавшийся штурм: убитые забастовщики (кадр из к/ф «Стачка», реж. С. М. Эйзенштейн, 1924 год)

Рис. 17. Революционная сдержанность: солдаты терпеливо ждут приказа о начале штурма (кадр из фильма «Конец Санкт-Петербурга», реж. В. И. Пудовкин, 1927 год)

Керенский в фильме Эйзенштейна, пожалуй, наиболее наглядно передавал образ политического бессилия, особенно сцена, в которой он падает на диван, когда Корнилов наступает на Петроград, и зарывается головой в подушки, чтобы отгородиться от новостей. Чередование сцен Керенского с изображениями механического павлина позволило Эйзенштейну показать пустое тщеславие как лидера Временного правительства, так и системы, которая могла создать столь богато украшенный, технически сложный автоматон. Механическое строение павлина, отмечает Бордуэлл, служит метафорой отсутствия подлинной человеческой мотивации в действиях Керенского (и правительства), движимого инерцией, подобно часовому механизму [Bordwell 1993: 45]. Подобным образом Керенский у Пудовкина в «Конце Санкт-Петербурга» – оперный артист, переигрывающий, произнося монолог о свободе, и получающий цветы за свое выступление.