Октябрь в Приморье

Озлились наши, давай, говорят, сами накажем, а то в город их не навозишься. Попало нам за это дело, чуть под суд не угодили. Самосуд, говорят, это. Строго наказали не делать такого.

Попов попотрошили малость. Пришел к нам староста церковный с жалобой на попа. Суммы, говорит, церковные у меня на руках, а поп требует, чтобы я ему их сдал. Зачем, спрашиваю, деньги, батя? Треухову, говорит, прапорщик инвалидный у нас есть, отдать надо, на белую гвардию. Что это, думаю, за белая гвардия, жулики, может, там какие, пришел вот у вас спросить, как быть? А сколько, спрашиваю, денег-то? Почитай, две тысячи скопилось.

Ну и помирились. Деньги забрали в пользу Советской власти, а попа и прапорщика в город увезли, в тюрьму сдали.

Вот, товарищи, мой вам доклад, как мы боролись и строили Советскую власть. Скрутили мы кулаков — кусаются. Винтовки из рук не выпускаем. Видите: я к вам с винтовкой приехал. Такое, товарищи, положение, настороже быть надо, — закончил докладчик, — желаю вашему Совету успеха и дружной работы.

Выслушали доклады председателей молча и с вниманием. От этих эпически спокойно изложенных докладов становилось не по себе.

— Ну и жисть, — проговорил со вздохом старик Марзулка, — ведь какие люди — звери, а не люди.

— Как не быть им зверями, шутка ли, богатства лишиться, проговорил старик Лелин.

— А ты их, дедко, жалеешь? — ухмыльнулся фронтовик Телегин.

— Всех человеков жалко, бога теряют.

— Ишь ты, жалостливый какой, мало тебя Самохватовы трясли? — перебила Настя Новоселова. — Да что это разговорами занялись, дела-то решать надо.

В волостной комитет Совета избрали: Стогова, Миколу Маера, Настю Новоселову, Пелагею Маершу, кузнеца Кралыгу, фронтовика Телегина и середняка Ярыгина Семена.

В земельный комитет избрали фронтовика Жагулина, инвалида Кулигу, Пронина Якова, самохватовского работника и учительницу Екатерину Егоровну.

— Ну вот, товарищи, — обратился Стогов к Совету, — власть исполнительная теперь выбрана. Теперь мы должны власть нашу укрепить, подрезать под корень наших мироедов. А что нам докладчики, соседи наши, рассказали, принять надо во внимание. Первое заседание Совета нашего считаю закрытым.

Расходились с Совета крестьяне взволнованные.

— А учительша наша какая, в земельный комитет пошла, не боится.

— Да-да, умная женщина, что говорить..

— Прогонит теперь Самохватов Якова-то.

— А что мне, — ответил Яков, — век на него, черта, молоть, что ли? Сам теперь уйду, землю буду у общества просить, с Настей жениться сговорились.

— Ах ты, мать-те в пятку, видел ты их, а? — ввязался опять Маер. — Это как же? Земельный комитет на Советской власти женится? Говорили, не надо баб выбирать.

— Ты, Маер, не шеперься и насчет женщин полегче. Вместях работать-то будем, — серьезно заметил Маеру Стогов.

— То-то и есть, что вместях... — пробурчал про себя Маер.

Кулаки зажили беспокойной жизнью. Советская власть пока еще их не тревожила, но они знали о всех ее приготовлениях. Самохватов всем растерянно жаловался:

— Ведь подумать только, Яшка-то? Ведь был скотина бессловесная, что, бывало, на него не навалишь, слова не скажет — везет; сам, бывало, я диву давался, как он терпит. Возьми вот, в земельные члены поступил. Разговаривать научился!

— Сдерет теперь он с нас шкуру. Вот теперь ты, Егор, терпеть будешь, — иронизировал над Самохватовым Потугин.

Самохватов только отдувался.

— Поговорить с нашими теперь надо, чтобы шибко не пугались, поры чтоб ждали.

— Да мы что, как ты, так и мы! Ты ведь наш голова.

— Ладно, подбодряй там, а я ужо покумекаю.

Две недели не тревожили кулаков, они даже привыкать к Советской власти стали. Вдруг неожиданно, ночью, их позвали в Совет. Земельный комитет составил без всякого шума учетную опись земли всех кулаков. Точно определил, у кото сколько отрезать, сколько у кого рабочего скота, инвентаря. Кулаки явились встревоженные. Явились в Совет и все фронтовики, у каждого была винтовка.

— Это что же, на войну собрались, служивые? — выдавливая улыбку, опросил Потугин.

— Кто знает, — загадочно отвечали фронтовики.

— Вот, граждане, — начал Стогов — позвали мы вас, чтобы объявить вам решение земельного комитета и Совета о том, что у стодесятинников и кто побогаче отобрать часть земли; оставить им сколько полагается для личного труда. А также об отобрании части живого и мертвого инвентаря.

— Катарина Егоровна, зачитайте, сколько у кого отобрать.

Учительница взяла длинный список и начала читать:

— У Самохватова Егора Евстафьевича 733 десятины; оставить ему на две души 20 десятин. Отобрать 13 рабочих лошадей, оставить ему двух да одного жеребенка.

— Которого? — задыхаясь, спросил Самохватов.

— От Буренухи, — ответил Яков.

— А от Машки и Игрюнихи забрали? — заревел он на Якова. — Это ты, ты, голоштанник проклятый? Паскуда ты!

— Гражданин Самохватов, не оскорблять Советской власти! — резко оборвал его Стогов. — Говори, да не заговаривайся.

Самохватов обмяк и замолчал.

— Мертвого инвентаря 18 телег, 8 плугов, конную молотилку, все сеялки, грабли и одну веялку... — продолжала учительница.