Октябрьские зарницы. Девичье поле

«Вот это, видно, и есть та самая Таня». Северьянов заметил белокурую стройную девушку с чуть-чуть калмыцким очертанием лица. Белизну кожи подчеркивал яркий румянец щек. Преданно и с искренним увлечением хлебосольной хозяйки девушка аккуратно ставила со своего фанерного подноса на стол глубокие алюминиевые миски с дымившимся картофелем. Белая кофточка и черная плиссированная юбка юной подавальщицы были укрыты спереди чистым брезентовым фартуком не по росту. Она осторожно двигалась в проходе, ее гибкое тело было послушно каждому движению. Губы ее улыбались, в глазах, откровенно внимательных, светилось безобидное любопытство.

Девушка указала Северьянову свободные места и мельком взглянула на него своими внимательными зелеными глазами. Ее лицо с крошечными веснушками на носу стало при этом еще более юным и каким-то по-детски застенчивым.

Северьянов быстро сел на указанное ему место и, забыв поблагодарить девушку, поспешил занять фуражкой место для Ипатова.

Девушка тряхнула головой, отбросив волосы со лба, и пошла дальше.

«Недурно сложена эта Таня», — мелькнуло в голове Северьянова, но тут же он забыл о ней. Его внимание привлек сидевший против него пожилой учитель с румяными щеками на загорелом лице, стриженный под бобрик, с тщательно выбритым подбородком и густыми свислыми шевченковскими усами. Это был Ветлицкий, который, как говорил Ипатов, круто поворачивал оглобли кадетским лидерам.

— Правда, — объяснял он своим соседям, — это не догма, правда есть искреннее, открытое и честное отношение к миру. Любовь к такой правде мы и должны воспитывать у наших ребят-школьников.

— Почему нам дети нравятся? — перебил Ветлицкого Овсов.

— Потому, что они искренни, — не задумываясь, ответил Ветлицкий.

— Тогда почему же мы взрослого искреннего человека считаем дураком?

— Я, например, никогда не считал и не считаю такого человека дураком! — строго и громко возразил Ветлицкий. — И, судя по лицам наших с вами соседей, вы остались в одиночестве со своей парадоксальной теорией самовлюбленных умников.

— Все можно оспаривать! — выкрикнул с иронической хрипотцой уже сидевший в столовой Барсуков. — Все! Даже самого себя, даже то, что ты, Овсов, существуешь на белом свете.

Танина рука с маленькой, почти детской ладонью положила перед Северьяновым огромный ломоть ржаного свежего хлеба.

— Спасибо, Таня! — вырвалось у Северьянова как-то само собой.

Девушка посмотрела на него застенчивым, но внимательным и даже откровенно заинтересованным взглядом и так пристально, будто из глаз, спокойных и задумчивых, на Северьянова глянула совесть.

— Если не хватит, — сказала она с улыбкой, — я еще вам принесу.

— Что вы, что вы! Я и этого не съем.

— Съедите: ведь вы в Москве на голодном пайке почти два месяца жили.

— Тащи ему, Таня, еще полбуханки! — выкрикнул Овсов. — Все съест за милую душу.

— По себе судите, — с живостью возразила девушка.

— Ишь ты, языкастая! — пробормотал Овсов и смолк, что с ним бывало очень редко.

Девушка отвела рукой свои льняные волосы от заалевших щек. Тряхнула головой и пошла дальше, осторожно неся перед собой поднос.

— Ты уже познакомился с ней? — шепнул Ипатов, садясь рядом, Северьянову. — Вот, брат, какая она, наша Таня Глуховская. Надо вырвать ее из рук вусовцев.

И хоть Северьянов больше всего на свете боялся казаться навязчивым, ему вдруг захотелось еще раз взглянуть на Таню, но так, чтобы она этого не заметила. Он окинул быстрым взглядом зал. В пестрой толпе завтракавших ему попадались на глаза только веселые лица учителей и учительниц, старых и молодых.

— Что это, Северьянов, — крикнул нагло Овсов, — на тебя сегодня Зинаида окрысилась?

— У нее спроси! — нахмурил брови Северьянов.

— А на эту девку глаза не пяль! Тут у нее, брат, уже есть надежный сторож.

Северьянов молча отломил кусочек хлеба от ломтя и вдруг в проходе заметил Борисова, необыкновенно встревоженного, с красным лицом.

— Я весь город обегал, искал тебя, — объявил тот, усаживаясь рядом с Ипатовым. — Спасибо, Гаевская помогла, сказала, что встретилась с тобой на Солдатской улице и что ты шел по направлению к столовой… Как ты без талона получил хлеб?

Северьянов пожал плечами. Овсов толкнул локтем в бок соседа и прогремел на всю столовую:

— Это ж наш Степан, сокол быстрокрылый, а не кто-нибудь. Попробуй-ка кто другой получи без талона!

Борисов наклонился к уху Северьянова:

— Твоя Гаевская кривляка, и нет в ней ничего оригинального.

Северьянов, обозленный словами Овсова, резко ответил:

— Она такая же моя, как и твоя. А что не оригинальна — согласен. Все кривляки друг на друга похожи.

Ветлицкий вскочил и протянул через стол свою худую, с тонкими шнурами вен руку Северьянову:

— Правильно, товарищ! Оригинальность — удел простых и честных людей.

Северьянов пожал хрустнувшую в его ладони костлявую ладонь Ветлицкого.

Глуховская осторожно поставила перед Северьяновым, Ипатовым и Борисовым крупный дымившийся картофель, облитый горячим жиром и посыпанный укропом.

Увидев перед собой два больших ломтя хлеба, Северьянов попытался возвратить один из них:

— Это лишний, Таня!