Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Да, да! Вы правы, — согласился живо Северьянов. — В детстве мы мечтали о хорошей жизни только в церкви, а молодость наша бежала, не снимая шинели. — Северьянов говорил грустно, но на душе у него сейчас было особенно легко и радостно. Ведь вот когда-то он не смел даже переступить порог этого здания и только с завистью и болью в сердце посматривал на его большие окна. А теперь? Он идет по его лучшему залу, будет выступать в нем перед сотнями людей с серьезными докладами по ответственным государственным вопросам. Об учительстве… О том, какой должна быть советская школа…

В группе курсантов, шагавших за Сергеевым и Северьяновым, говорили о недавнем расстреле Николая Романова.

— Зря торопились, — подстрекательски сожалел кто-то, — надо было предать всенародному суду.

— А по-моему, совершенно правильно поступили! — возразил нетерпеливый резкий голос. — И без этого с ним долго таскались. Сколько он замечательных людей сгубил! Я бы его, изверга, за это в ложке горячего дегтя утопил.

— Царицу тоже расстреляли, — продолжал первый голос. — Говорят, она Николашку до последней минуты деревянной пилой пилила.

— Чего тут удивляться — Николай был смирный, — добавил кто-то без всякого сожаления, — хотя и волк. А смирного волка и телята лижут.

— Нет, вот послушайте, что я вам расскажу, — заявил кто-то с оттенком юмора в голосе. — Из Екатеринбурга недавно приехал мой знакомый. Он был в карауле, охранявшем царя и царицу. Николай, оказывается, сам дрова колол и печь топил, а Алиса днями сидела на рогожке, чулки штопала и все о соболях мечтала… Чванливая, говорят, страсть. Принесут обед, она даже, когда ложку берет, чванится.

— Ты, Гаврилов, — злобно повел косящие глаза свои Барсуков в сторону кадета, — согласен с Миронченко, что доцент Сергеев подкуплен Советской властью?

— А что? Все может быть! — Гаврилов заморгал глазами, оскалив плоские зубы. Неглупое лицо его приняло, по обыкновению, хитро-придурковатое выражение. — Чудак ты, Барсуков, — продолжал он все тем же гнусавым фальцетом, — когда деньги говорят, правда молчит. Да разве такая ученая голова, как этот доцент Сергеев, за осьмушку станет в твои мужиковские мозги большевистские гвозди вколачивать?

— Э, Гаврик, Гаврик, как ты глупо выглядишь сейчас в своих кадетских очках! — неожиданно тихо и грустно выговорил Барсуков.

— Ну, а ответ Сергеева ты признаешь правильным? — обратился к Барсукову, осклабя свое мясистое лицо, Овсов.

— Сергеев изложил суть декрета Советского правительства, — опять повысил голос Барсуков, — пора бы и вам понять, что декреты Советская власть издает не для того, чтобы их шельмовали, а для того, чтобы их выполняли.

Овсов выразительно покачал огромной головой:

— А я, дурак, до си жалел тебя, Барсуков. А теперь скажу где угодно и кому угодно, что правильно сделало правление Всероссийского учительского союза, когда исключило тебя из членов.

— Завтра, — насмешливо выкрикнул Барсуков, — мы организуем наш Союз учителей-интернационалистов. Вы с Иволгиным и Миронченко останетесь генералами без армии.

Северьянов уткнулся в газету. Читал: «…в целях защиты дорогих завоеваний революции от всей контрреволюционной своры Президиум РКП(б)… волости вменяет в обязанность ночным сторожам деревень самым внимательным образом следить за всеми могущими быть нежелательными явлениями и, самое главное, следить тщательно за умышленными или нечаянными поджогами. Лиц, шатающихся по деревне, без всяких на то разрешений, немедленно арестовывать и направлять начальнику боевой дружины для дальнейшего расследования. Сторожам для этой цели разрешается брать в комитете бедноты винтовки с патронами и после дежурства обратно сдавать их сторожам, заступающим на дежурство.

Сельским Советам и комитетам бедноты деревень поручается следить за тем, чтобы сторожа были на своих постах, и о всех неисправностях сообщали в Комитет партии для дальнейшего расследования дела.

Следить за выполнением настоящего решения поручается Советам и всем сознательным гражданам деревни и о всех недоразумениях доносить в президиум Комитета партии на усмотрение…»

Северьянов, окинув взглядом Овсова и Гаврилова, сказал себе: «Давно бы пора заломить хвосты этой братии!» — и сунул газету Барсукову. Тот, оказывается, ее уже читал. Северьянов, глядя на Барсукова, который стоял сейчас перед Гавриловым и Овсовым, вспомнил молодого лося, которому он и его товарищи по охоте помогли однажды зимой на опушке леса отбиться от волчьей стаи. Рассказал об этом Барсукову. Барсуков безнадежно махнул рукой на противников и обратился к своим друзьям:

— Пора действительно против этой братии серьезные меры принимать. До сих пор не признают Советской власти! Ну что ж, как аукнется, так и откликнется.

— Гы-э! — пропел гнусаво Гаврилов, — административными мерами стращаешь?

— Не поддергивай, — ядовито перебил его Северьянов, — и так коротко!