Октябрьские зарницы. Девичье поле

Степан почувствовал, что у него похолодело в груди:

«Ведьма, а не девка!»

Ариша продолжала мягко и вкрадчиво:

— Усачев Ромась приехал.

— А кто этот Ромась?

— Был лучший парень в нашей деревне: очень хитрый и смелый, брат Наташкин.

— Откуда ж он приехал?

— С фронту. — Почуяв, что она как-то не так выразилась, Ариша сунула себе в рот конец платка и стала его мять губами. — Ну, был он на фронте, потом убежал в Мухинский лес. С год жил там дезертиром. Потом опять ушел на фронт, а теперь с фронта — прямо в деревню, домой. — Ее густые черные брови сдвинулись. — С Маркелом были дружки закадычные.

Прося вихрем влетела из сеней в прихожую, ойкая и вздыхая, быстро набрала воды из бака в ведро и убежала в класс. Северьянов прикрыл дверь из комнаты в прихожую, которая сама открылась под напором взбаламученного Просей воздуха.

— С Маркелом, говорите, дружки закадычные?

— Водой, бывало, не разольешь. — Ариша уставила свои задумчивые глаза в учителя, хотела и не решалась что-то сказать ему. — Вы собираетесь в город ехать? — спросила, наконец, она робко.

— Да, за жалованьем. Вам что-нибудь купить? — В грудь холодной змеей вползла гаденькая мыслишка: «Вдруг попросит купить, привезу — и понесут кумушки по всем хатам: «Учитель, мол, свадебные подарки своей невесте покупает».

Ариша обрадовала:

— Нет, мне ничего не надо. Татка позавчера, что надо было, все привез. В магазинах пусто. Из-за прилавка только знакомым продают втридорога, не подступишься.

— Отец все ж подступился? — улыбнулся Северьянов, показывая крепкие большие зубы цвета ржаной соломы.

«Я серьезно, а он смехом зубы чистит». Ариша опустила длинные ресницы и с достоинством вслух:

— Мой татка ко всякому человеку подход имеет. — И замолчала, затаив обиду. Не поднимая лица, обронила тихо: — Можно у вас для чтения дома книжку попросить? У татки одни божественные, про святых. Я их все уже перечитала.

— Пожалуйста! — Северьянов порылся в ворохе книг и белья на лежанке. — Вот «Князь Серебряный». Хорошая книжка.

— Спасибо! — Ариша осторожным движением руки приняла книжку. — Сегодня после бани вы к нам зайдете?

— Нет, Ариша! Видите, какая стопка тетрадей, — он кивнул на стол, — часов до двух ночи над ними сидеть придется. Прямо из бани приду и засяду. — Он говорил правду, но за стопку тетрадей ему засесть не пришлось.

Только вышла Ариша, в каморку учителя ввалились Василь, Николай Слепогин и высокий статный парень лет двадцати двух в старой кавалерийской шинели. Лукавые глаза нового гостя приветливо щурились из-под вьющихся колец надвинутой на лоб черной папахи. Под мышкой у него зажата была буханка хлеба. Из оттопыренного кармана торчало горлышко бутылки, заткнутое мокрым вонючим хлопком. Василь подвел парня за руку к учителю:

— Ромась Усачев! Сочувствующий, свой в доску! Отчаянный, как и вы!

— Пусти! — Ромась отстранил руки Василя. — Мы не из благородных, сами можем познакомиться. Разрешите, Степан Дементьевич, вашу солдатскую фронтовую лапу пожать!

Северьянов крепко тряхнул протянутую руку. Усачев положил буханку хлеба на стол:

— Не брезгуете?

— Пожалуйста!

— Я так и думал. От хлеба-соли и царь не отказывался. Ну а к хлебу-соли полагается быстрая из медного змеистого родничка водица. Не возражаете?

Ромась, не дожидаясь ответа, вынул бутылку самогона и поставил на стол. Василь достал из карманов куски копченого окорока и положил их рядом с буханкой хлеба.

— Кутнем, чтоб и рога в землю.

— У тебя и без того уже на носу онучи сушить можно, — вперил в него прищуренные глаза Ромась. «Такой же острый и пронзительный взгляд, как у Наташи», — усаживая гостей, подумал Северьянов. Закрывая дверь в прихожую, заглянул в класс. Между партами, с ведром, с выжатой тряпкой в руке, стояла без повойника Наташа. Не замечая учителя, улыбалась чему-то весело карими глазами с девичьим росяным блеском. «Как они здорово похожи друг на друга! Как похожи!»

— Класс кончаете?

— Нет еще, — ответила, вздрогнув, Наташа и, переставив ведро, стала быстро вытирать широкую половицу перед собой.

— Мы, учитель, — выпрямилась в углу Прося, — сегодня и полы, и парты, и стены, и потолок, и окна — все моем.

— На собрании родителей обязательно отмечу вашу работу.

— Хорошее дело само себя хвалит, — возразила Наташа, сердито выжимая из тряпки воду в ведро.

«Ишь ты, какая занозистая», — решил Северьянов, входя с двумя табуретами в свою каморку.

Ромась стоял спиной к окну и разливал ровными частями самогон по стаканам. Василь и Николай рассматривали на лежанке книги.

— Вы очень похожи на свою сестру, — сказал Северьянов, приставляя принесенные табуретки к столу.

— Я дружиться пришел, — отвел разговор на другое Ромась, — а в дружбе — не на службе; говори прямо, а делай криво; низко кланяйся, да побольше кусай.

— Ромась! Как вас по батюшке?

— Меня? Вот чудак! Мы любим, когда нас чаще величают по матушке.

— Нет, серьезно.

— Коли серьезно, называй просто Ромасем. Я не учитель и не старик — не обижусь. — Ромась сел последним, вынул из кармана большой охотничий складной нож, подвинул к себе буханку хлеба.