Окутанная тьмой (СИ)

Последняя тонкая нить, за которую она так крепко держалась, надеясь, что все еще может вернуться восвояси – ее Эми и Венди – то теперь она с кривой улыбкой отпустила ее. Все, что было с этим связано, старалась безвозвратно стереть, как каракули на песке, но не могла, и от этого становилось тошно, противно. Все люди вокруг говорят что-то непонятное, радуются чему-то, шепчут неразборчивые для Люси слова одними губами – она их не слышит. Они что-то делают, глупо машут руками, идут куда-то – Люси их не видит. Экран горит прямо перед ней, ярко синим, картина опять сменилась – а Люси не смотрит, просто потому, что не хочет это видеть. На стадионе что-то происходит, а она не знает и просто не хочет этого знать, ей это уже не нужно и не… важно. Возможно, это и есть чувство полнейшего безразличия ко всему вокруг. Раньше рядом с Хартфилией всегда мило улыбаясь, поддерживая ее, не давая упасть, провалиться в черную, бездонную пропасть были ее малышки, которых она защищала, ради которых она раз за разом поднималась с колен, ведь в ее голове была только одна мысль – спасть их, защитить любой ценой. Только ради них Люси снимала свою непробиваемую маску, показывала свои чувства, то, что было в ее душе, неумело, неуклюже оказывала им заботу, даже когда просто заправляла непослушную прядь волос за маленькое ушко – это было ее любовью к ним. Ей часто приходилось уступать им, открывать душу, снимать толстые цепи, открывать этот тяжелый замок и быть той, которой она уже фактически не являлась, но и не была бы против остаться такой. Ей просто хотелось вот и все.

Если бы только боги дали ей еще немного времени, то Люси, несомненно, провела бы его так, чтобы потом всегда улыбаться, пусть горько и криво, но хоть так и вспоминая не жалеть ни о чем. Она гуляла бы с ними по городу, так легко и беззаботно как никогда ранее, прошлась бы по главной, самой большой и шумной улице, держала бы их маленькие ладошки – всегда бы держала их так, не отпуская никогда. Люси исполняла бы все их желания, все, что им только захочется, она бы позволила самой себе быть веселой, заботливой, свободной, любящей – такой, какой еще, казалось, никогда не была. Хотя порой в ее голову закрадывалась мысль, что это была просто привязанность, когда-то необходимая для нее привычка. Она привыкла к двум девочкам, привыкла к их смеху, веселым разговорам, улыбкам, теплу маленьких ладошек, державших ее за руки – просто привыкла и если бы Люси действительно убедила себя в этом, то стала бы настоящей дурой, ведь это полная глупость.

Люси прекрасно знает, что они дороги ей, знает, что в любой ситуации, если бы только потребовалось, отдала бы за них жизнь, не думая закрыла бы их собой от любой опасности, как всегда бы поступила мать, защищая собственных детей. Она была в ответе за них, была их самой главной опорой, их непробиваемым щитом, который никогда бы не дал трещину, она была их… мамой. Сколько раз она слышала как сладко спящая Эми, в очередной раз уткнувшись ей носиком в бок, довольно урчала, как котенок нашедший тепло, и порой бормотала слово, заставляющее задуматься и улыбаться.

Но сейчас Хартфилия закрыла все, что было, все, что у нее осталось обратно за дверь, с грохотом захлопнув ее. Теперь в ее глазах – пустота, на лице – гадкая, самоуверенная ухмылка, а сердце вновь заперто за тысячей дверей – таким ведь и должен быть демон? Такой ведь и должна быть Люси?

Тонкие пальцы девушки боязливо, будто чего-то страшась, вздрагивают, теребя край бинта на правой руке, где под тонким слоем ткани находится точно такой же знак гильдии, что сейчас так величественно и гордо развевается на ветру, так далеко от нее. Люси чувствует какое-то тепло в душе и в израненном сердце, когда кончики пальцев касаются бинта и чуть стягивают в сторону. Теперь перед ее глазами обрывки герба, которым она когда-то так сильно дорожила, хотя и сейчас дорожит. Розовый цвет – она когда-то так сильно его любила, а может и сейчас любит, возможно, но времени разбираться сейчас просто нет. Сейчас самое время уходить, когда на стадионе еще так много людей, пора. Хартфилия резко отдергивает бинт, возвращая его на место, ведь сейчас вовсе не нужно, чтобы кто-то увидел знак, пусть это будет ее тайна, ее клеймо, которое она пронесет через всю свою жизнь. С этого момента она – «заклейменная» и от этого ей уже никуда не деться, стирать его то ли лень, то ли просто не хочется, чтобы он исчезал с ее кожи, чтобы и здесь была пустота. Да, наверное, просто не хочется, пусть остается, Люси так намного спокойней и… теплее. Телу, душе, сердцу, будто герб полыхает огнем на ее руке. Пусть будет ее вечным напоминанием…