Оле Бинкоп

Раз в месяц Серно брал на руки своего питомца и проверял, как насчет прибавки в весе. Мерять и взвешивать — это было первейшее занятие на хуторе Серно. Проба «на вес» да изредка дружелюбный шлепок от тощей хозяйки — вот и все нежности, выпадавшие в детстве на долю Вильма Хольтена. Нет, нет, жилось ему вовсе не плохо. Серно не был извергом. Каждое рождество паренек получал новый костюм и от двадцати до пятидесяти марок на руки.

Летом Вильм пас стадо, зимою был незаменимым работником в хлеву и на дворе. Он быстро рос. Пальцы у него были длинные и узкие, руки худые, казалось, нарочно созданные для чистки сточных желобов в коровнике и свинарнике.

После конфирмации Вильм был мобилизован в один из отрядов, которые именовались «Трудовой повинностью».

Толстый Серно подал жалобу: «Мальчик еще растет…» Серно при этом думал о своей скотине. Под своей подписью он большими буквами вывел: «Церковный староста», но это ему не помогло. Войне в ту пору исполнялось уже четыре года. Жадным до войны людям некогда было ждать, покуда их лопато- и оруженосцы вырастут, созреют и сами ринутся на поля войны.

Юный и рыжий Вильм Хольтен научился вскидывать на плечо шанцевый инструмент, но, прежде чем он успел оглянуться, этот инструмент превратился в гранату. Вильм служил в расчете при зенитном орудии. Ему удалось даже даром съездить в Польшу, а оттуда, заодно с другими военнопленными, в Советский Союз. До чего же обширен и удивителен белый свет!

В Советском Союзе Вильм ретиво и расторопно работал в колхозе. Работа ему нравилась, и его понимание великих жизненных свершений росло одновременно со щетиной на подбородке.

Отпущенный из плена, Вильм ломал себе голову — куда ему, безродному сироте, возвращаться. Он поехал в Блюменау. Там жили люди, которых он знал.

Вскоре выяснилось, что своего приемного отца Серно он до сих пор как следует не знал. С места в карьер они повздорили. Вильм не хотел больше работать за еду и новый костюм на рождество.

— А сколько мы страху натерпелись, когда тебя угнали в эту проклятую Россию. Это разве не в счет? — говорил толстый Серно. — Каждое воскресенье мы за тебя молились, так ведь, жена? — Тощая фрау Серно кивнула и левой рукой вытерла слезинку, потому что это была сущая правда!

Вильм у них не остался. Он пошел чернорабочим на строительство новых крестьянских домов в Блюменау и снял угол у солдатской вдовы Симсон. Политическую опеку над ним взял Антон Дюрр, отец и духовник всех деревенских жителей, освободившихся из-под ярма богоугодного насилия.

Позднее Вильм пошел работать к лесопильщику, и Антон ничего против этого не возразил.

Как раз в то время Рамш вспомнил заветы своего отца и занялся усерднее, чем когда-либо, сельским хозяйством. Ну на что ему, спрашивается, огромный древесный склад? Бревна больше не складывали в штабеля. Они немедленно шли в переработку. Лесопильщик призвал своего работника Вильма Хольтена.

— Надо, значит, перепахать складскую площадку, и так далее.

— Что будем на ней сажать, хозяин?

— Ранние сорта картошки, это дело выгодное.

— Ладно, вы только заявите в муниципальный совет.

— Тебе-то что до этого?

Вильм Хольтен, светясь простодушием:

— Я в общественном контроле состою.

Лесопильщик прикусил язык. Вот она, политика демократического блока! Он стал искать случая отделаться от назойливого соглядатая Вильма Хольтена — конечно, под благовидным предлогом. Случай скоро представился. Вильм Хольтен был послан работать на двор к Оле Бинкопу. Его рабочая сила употреблялась на расчистку дорожки. От лесопильщика к Аннгрет.

Вильм Хольтен стал желанным гостем у всех деревенских жительниц. Молодые и старые, они наперебой старались заманить его к себе и, прельстив разными знаками внимания, выпытать у него что-нибудь о рассорившихся супругах. Фрида Симсон, дочь его квартирной хозяйки, тоже своего не упускает:

— Подумать только, что творится в дому у Оле и Аннгрет; одинокой девушке вроде меня о замужестве и подумать страшно, как о них вспомнишь.

Вильм Хольтен не знает, что сказать.

— Что ж, теперь Оле спит в сарае, а Аннгрет с Рамшем в спальне?

И на это у Вильма Хольтена не находится ответа.

— А ты заплачешь, если твоя жена тебя бросит?

— Я уйду странствовать по свету и никогда домой не вернусь.

— Нет, так ты меня не обидишь!

Вильм заливался краской. Он не женат на Фриде, он даже ни разу ее не поцеловал.

Любопытная Фрида надолго его внимания не задерживает. Тайное горе гложет Вильма Хольтена. На деревенской улице на него, точно блоха, наскочила тщательно замалчиваемая новость. Ее нашептал ему Франц Буммель.

— Скажи, Бинкоп и тебя заманил в свое крестьянское содружество нового типа?

Три огромных вопросительных знака в глазах Хольтена, но из таинственных намеков Буммеля он наконец понимает: Оле ничего ему не говорит, потому что зол на него.

Вечером он заходит к Оле в его наполовину пустую спальню. Сначала они перекидываются ничего не значащими словами, мямлят, покуда Вильм не собирается с духом. Пусть Оле его простит за то, что он скрыл от него правду: не партия, Рамш прислал его к нему на двор.