Оле в альбом

38.

Промозглая сырость, и сеется снег над серой Москвою.

Кончается день, завершается век грязцой снеговою.
Идёшь, и не в силах поднять головы, и жизнь незначительнее трын-травы,
а люди, что рядом шагают, — увы, подобны коновою.

Шаг влево, шаг вправо — и крут разговор, но прост до предела.

И кто-то прощально кричит «Nevermore», и валится тело,
и девочка, волю давая слезам, грозит кулачком неживым небесам,
и все понимают по синим глазам: она не хотела.

Она не хотела, никто не хотел, но, веку в угоду,

развязку придумал дурной драмодел, не знающий броду.
Кончается век, не кончается снег, и вряд ли найдется еще человек,
который пойдет на подобный побег в такую погоду.

39.

Словарь любви невелик.

Особенно грустной, поздней.
Сегодня куда морозней
вчерашнего, но привык

к тому я, что так и есть,

что тем холодней, чем дальше.
Вблизи всё замерзло.
Даль же туманна, и не прочесть

ни строчки в ней из того

нетолстого фолианта, где два…
ну — три варианта
судьба нам дала всего.

40.

Сымпровизируй, пожалуйста,

утренний чай на двоих.
Только давай уж не жаловаться
на пустоту кладовых.

Флаги салфеток крахмальные

в кольца тугие продень.
Кончилась ночь, моя маленькая,
и начинается день.

Кончилась ночь, моя миленькая,

скоро на службу пора.
Хлопает дверь холодильника.
День начинают с утра.

41.

Помнишь пластинку Брубека:

«Пять четвртей»?..
Всё мы никак не врубимся —
ловим чертей,

всё убегаем заполночь

в сети подруг
в ступе дурного сна
толочь встреченность рук.

Помнишь, как Пола Дезмонда

пел саксофон —
словно в ночи над бездною
сдавленный стон?

Ежели помнишь — стало быть помнишь и то,

как просто надевала ты
в полночь пальто,
только всего и дела-то: ветер, стынь…

Право, и не припомню я

ночи лютей:
выстуженная комната.
«Пять четвертей».

42.

К сонету я готовлюсь, точно к смерти:

с шампунем ванна, чистое бельё, смиренный взор…
А, впрочем, вы не верьте,
поскольку я немножечко выё…

Не может быть! А как же холод Тверди,

сухое горло, в лёгких колотьё,
а как sforzando Requem’а Верди?
А вот никак! и дело — не моё!

Хотите, поделюсь

секретом с вами?
Я попросту шагаю за словами,
топча тропинок пыльное быльё,

и ничего не знаю.

Знаю только, что
в Минусинске ждет княгиня Ольга,
и не было б стихов, не будь ее.

43.

Осталось семь стихотворений,

и книга всё, завершена.
Не слишком толстая она,
но есть в ней пара озарений,

нестёртых рифм пяток-другой,

игра понятьями, словами,
но главное — беседа с Вами,
единственный читатель мой,

единственный мой адресат

в том городке периферийном,
который счастье подарил нам
и этим — вечно будет свят.