Оле в альбом

28.

Мы так любили, что куда там сутрам,
любили, как распахивали новь.
На два часа мы забывались утром,
и пили сок, и снова за любовь.

Но седина коснется перламутром
твоих волос, и загустеет кровь.
Я стану тучным и комично мудрым,
мы будем есть по вечерам морковь

протертую, конечно:
вряд ли нам простой продукт
придётся по зубам
(вот разве что — хорошие протезы).

Что заплутал, я чувствую и сам,
но не найду пути из антитезы
к синтезы гармоничным берегам.

29.

Я не то что бы забыл,
никогда я и не ведал:
нет ни в Библии, ни в Ведах
слова странного «Амыл».

За окошком свет зачах,
обрываются обои,
навзничь мы лежим с тобою
только что не при свечах.

Город медленно затих,
время — жирным шелкопрядом,
мы лежим с тобою рядом,
и подушка — на двоих,

привкус будущей судьбы,
запах розового мыла…
От гостиницы «Амыла»
две минуточки ходьбы.

30.

Я позабыл тебя напрочь, мой ласковый друг:
как бы ни тщился, мне даже лица не припомнить,
а в пустоте переполненных мебелью комнат
зеркало в зеркале: мячик пространства упруг.

Времени бита нацелена точно: она не промахнется.
Удар будет гулким и сильным.
В комнатах эховых, затканных сумраком синим,
мячик взорвется. Но дело мое — сторона.

Дело мое сторона, и уж как ни суди
я непричастен к такому нелепому миру.
Мне уже тошно глядеть на пустую квартиру
и безразлично, что будет со мной впереди.

Времени бита нацелена — это пускай,
мячик пространства взорвется — и это неважно.
Я позабыл тебя: вот что, любимая, страшно.
Я же просил, я молил тебя: не отпускай!

31.

Вероятно, птица Сирин
Ту-154.
Алюминиев и надмирен,
он летает в нашем мире.

До Тагарки от Таганки
донести меня он может.
Не курить, но кур останки
по пути еще предложит.

От Москвы до Абакана
семь часов — и ваших нету.
Лишь хватило бы кармана:
птица Сирин жрет монету.

Что монета? — сор бренчащий,
перебьемся — груз посилен.
Только ты летай почаще,
птица Сирин!

32.

Берегись, мол: женщину во мне
разбудил ты! — ты предупредила.
Если б знал ты, что это за сила,
ты бы осторожен был втройне.

«Берегись»? Тревожно станет мне,
но с улыбкой я скажу: беречься?
Ведь беречься — можно не обжечься.
А какой же толк тогда в огне?

33.

Непрочитанный «Вечеръ у Клэръ».
Неразгаданность Гайто Газданова.
Но за это — восторг новозданного
и отсутствия рамок и мер,

но за это — счастливый покой,
что обычно рифмуется с волею,
но за это — молчание с Олею
вперемежку с пустой болтовней.

Череда полузначащих слов в закутке,
от людей отгороженном.
Болтовня, что гораздо дороже
нам всех написанных в мире томов.