О. Н. притягивает. Окружающие ищут секрет и фантазируют: «Вообще понятие „компания“, наверное, ключевое для самого Ефремова и его труппы. Хотя это понятие не относилось только к одному „Современнику“. Время было такое — компанейское» — это все та же П. Богданова, искусствовед. Она говорит о нем «исторический человек». Да. Материализует исторические чаяния. Мастер грезы.
Видение может материализоваться в сознании коллективного читателя, если он поверит и не проверит: почему кто-то говорит что-то. Например, некогда лучший друг, а потом, пожалуй, уже враг Виталий Яковлевич Виленкин в марте 1978 года сказал актеру Владлену Давыдову, когда тот был у него дома в гостях:
— Удивительно ваше уникальное отношение к Ефремову и, главное, ведь без взаимности. Не надо этого сближения. Он страшный человек и по природе своей предатель. Он всех предавал жестоко и подло. И вас предаст и продаст… запомните это и не обижайтесь на меня. Но я должен был вам это сказать.
Виленкин не принял пьесу «Иванов», поставленную Ефремовым, где Смоктуновский играл главную роль. Виленкин считал, что «скучно он играет и бессмысленно — это катастрофа. Хочется, чтобы все это скорее кончилось…». По катастрофической ноте высказывания, абсолютно несправедливого к прекрасному актеру, слышен грохот чего-то кошмарного, вой вселенского хаоса. Обрушение былой любви Виленкина к Ефремову, слова о жестоких предательствах — к этому долго был прикован мой интерес. Всплывали добрые письма и шуточные телеграммы из пятидесятых годов, полные, скажем так, театрального юмора. Вот одно из них, от 29 октября 1951 года — на конверте написано:
Гагаринский пер.
Д. 5 кв. 5
Ефремову О. Н.
(звонок справа,
нижний — 2 звонка)».
Далее следует текст:
«Здравствуй, Алеко! Посылаю тебе для подкрепления питие (с рецептом, которому прошу точно следовать), закузьку и несколько телеграмм, которые пришли в студию на твое имя сегодня вечером (ученики твои, очевидно, нализались в „Шарах“ и перепутали адрес). Что же ты так долго хвораешь? Перестань хворать, выздоравливай немедленно. А то скучно. И очень плохое настроение. Если куда-нибудь выйдешь, то позвони мне…»
К письму приложены, как уже заведено, телеграммы и рецепт на коньяк (0,5 по 100,0 1 раз в день).
Или уж совсем, ну очень от души:
«Из Гурзуфа. Москва МХАТ школа-студия Ефремову
Копии: 1 МХАТ — Кедрову
2 ЦДТ — Шахазизову
3 Министерство Высшей школы
Зачем Вы насрали меня комнате за зеркалом и еще не велели Капитолине убирать до моего приезда тчк Поражена легкомыслием Виталия Яковлевича Виленкина
Ольга Книппер-Чехова».
Театральные записки были в моде: все друг друга весело разыгрывали. Теперь шутки переехали в соцсети, а тогда всё на бумажках, на листочках, в руках подержать — ну приятно. А главное — никакой другой документ с подобной полнотой не передает, насколько близкими были друг другу люди.
Июль 1954-го, Виленкин утешает Олега по поводу Риты Куприяновой:
«Во всяком случае, скажу честно, что если бы ты написал мне, что решил жениться на Рите, я бы расстроился гораздо больше (за тебя, конечно)».
На первой свадьбе Олега — в сентябре 1949-го, когда он женился на Лилии Толмачевой, — в числе самых близких за
1954-й, 2 сентября, Москва. Виленкин дает О. Н. советы по фурункулам (они упоминаются и во время путешествия с Геной — видимо, здоровье не было в приоритете).
Провал во времени — и следующее письмо уже главному режиссеру «Современника» 4 мая 1969 года и на «вы» (!). Оно касается судьбы двух актеров: Юрия Рашкина и Алексея Кутузова.
Публика происшествия эти двух лет (1970-й, его вхождение в должность, и 1987-й, разделение МХАТ) запомнила как факты своей личной жизни. Один критик считает, что именно трансляция в СМИ всех приключений МХАТ положила начало будущей глянцевой прессе, как бы получившей право влезать во все, что связано с артистами. Это спорно, но многие тогда и правда были поражены и шокированы — будто плюнули в душу.
Я спрашивала у знакомых, почему Виленкин и Ефремов перестали общаться. Все молчали. Наконец сказали — лучше б не говорили. Я перечитала переписку Ефремова и Виленкина сороковых и пятидесятых годов и разглядела понятное, человеческое — отвергнутую любовь: Ефремов любил