Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

В ноябре того же года, когда бесчеловечные реформы уже привели к определенным результатам, Татьяна Доронина сказала в интервью газете «Правда»: «Ностальгические настроения сегодня <…> Я сижу и плачу». Это фраза из большого монолога актрисы, народной артистки СССР. Она смотрит на телеэкран и видит, как «мелькают юные миллионеры». Она говорит, что не приемлет выражений эта страна и этот народ, а именно они в том году стали весьма частыми — ввиду этического импульса, заданного сверху. Монолог Дорониной был прочитан многими, и в «Московском комсомольце», где царили куда более радостные эмоции, вышла заметка, где главная мысль была: изобличать-то все горазды, а понять? «Не жалея эмоций, Татьяна Васильевна изобличала новых хозяев жизни» и т. д. Спор о России в газетах и на улицах шел ежедневно, по любой теме и на всех фронтах. Любовь всех ко всем, чудившаяся многим в разгар перестройки (отсюда и крупнейший за весь век демографический взрыв 1987 года), ушла и растаяла. Начиналась непримиримость, вырабатывался новый для всех язык политики, он же язык вражды — термин, ставший научным.

20 декабря 1992 года в «Московских новостях» Анатолий Смелянский резюмирует: так уж заведено с этим МХАТ — скажи, что творится в нем, и я скажу тебе, что происходит в стране. За месяц до этого, 20 ноября, в газете «Куранты» навстречу премьере спектакля по пьесе Эжена Ионеско «Король умирает» (на малой сцене МХАТ им. Чехова ее поставил Патрик Роллен, играли на французском языке) вышла заметка «Уроки французского» с характерным эпиграфом из Ионеско: «Мы переживаем дикий кошмар: литература никогда не была столь же мощной, острой, напряженной, как жизнь, а сегодня и подавно…» Так театр комментировал события в стране, отвечая на вопрос, что происходит в России. Режиссер так и сказал газете, именно этими словами, хоть и по-французски.

В те же ноябрьские дни актер Андрей Мягков выступал во Владивостоке с творческой встречей, после которой дал интервью, опубликованное в газете «Россия». Корреспондент задает прямой и жесткий вопрос: говорят, что разделение страны началось с разделения МХАТ… и раз уж вы, мхатовцы, раньше всех оказались в этой «перестройке» (газета ставит кавычки вокруг слова, еще вчера счастливого без кавычек), скажите: что впереди и есть ли свет в конце тоннеля? Мягков отвечает: «Наша перестройка (имеется в виду театр. — Е. Ч.) была вызвана чисто творческими причинами, и мне сейчас не хотелось бы о них говорить. Что происходит в театре Дорониной — не знаю. А у нас Ефремов предпринимает героические усилия, чтобы сохранить театр…» А потом добавляет страшную фразу: «Знаете, во время войны вообще не до искусства, и сейчас как раз такое время».

Достаточно нескольких газетных реплик, чтобы понять общее настроение самых разных людей, в том числе известных и талантливых.

Всего пять лет назад, когда МХАТ разделился на два театра, ни один руководитель, ни другой, то есть ни Ефремов, ни Доронина, не могли себе представить, что мхатовское событие 1987 года — преамбула 1992-го. Сейчас, по прошествии почти тридцати лет, невозможно передать юным читателям весь ужас, испытанный тогда интеллигенцией. Внезапно завершившаяся перестройка, любимый период, величайший подъем уверенности в лучшей жизни, в социализм с человеческим лицом, — тоже оказалась преамбулой к катастрофе.

В перестройку интеллигенция говорила о личности, о ее приоритетности — что надо наконец признать человеческое я главной ценностью. В девяностых вместо желаемого, что личность важна, — получили примат индивидуализма. Он необходимо сопряжен с приматом частной собственности и, соответственно, буржуазностью. Вместо вожделенного внимания, особенно государственного, к личности — из аппарата с ослепительной вспышкой вылетели концептуальные птички «каждый сам за себя», «все в лидеры», «успех — это главное». Концепцию лидерство и успех понемногу включили даже в программы детских оздоровительных комплексов. Я была с мастер-классом в «Орленке», и там мне педагоги поведали, что им спустили указание — внушать детям лидерство и успех. Педагоги были в ступоре. Народ не понимал, откуда свалилось внезапное несчастье: была идеология, хотя бы на словах утверждавшая равенство, а пришла другая, постулирующая неравенство, вульгарный социал-дарвинизм (понятый как выживает сильнейший) и приоритет денег не только как материального всеобщего эквивалента, но и как главной ценности. Есть у тебя деньги — ты человек, нет — тварь дрожащая. На том и порешили новые хозяева жизни.

* * *