Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

— Действительность критикуют люди через свои личные знания, свои телеэкраны, свои очки. Вот еще пример из актерских мемуаров: «И хотя все мы читали газеты, смотрели телевизор, перезванивались друг с другом и связывались с Москвой, где у всех друзья, родственники, все происходившее там воспринималось мной уже „через здесь“. Когда показывали „Лебединое озеро“, я невольно думал о том, как же вовремя мы слиняли. Нет, в России в корне ничего не может измениться к лучшему, там всегда будет „неопределенность, зыбь, болото, вспышки дурных страстей. Это в лучшем случае. В худшем — фашизм“, — прочел я потом у Юрия Нагибина. Нечто подобное думал и я. И в августе 91-го, и в октябре 93-го. Да что врать-то — увы! — продолжаю так думать все четыре с лишним года, когда смотрю новости из России по двум каналам телевидения. Однако Бог милостив — тогда, в 91-м, единение народа, к нашей всеобщей радости, остановило танки путчистов, и я вновь вернулся к моим абзацам на ненавистном мне ивритском языке…»

С одной стороны, актер М. К., игравший некогда в «Современнике» не кого-нибудь, а наиболее интересную мне роль (Сирано в 1964-м), уехал было в Израиль и делится муками с собственной книгой, описывая подготовку роли. Учит текст на иврите, которого не знает, но роль учит. Надо выжить. С другой стороны, он мыслит как телезритель и пользователь телефонных сетей, а к тезису как же вовремя мы слиняли подтягивает цитату из Нагибина. У него и талант, и внешность. Он ментально — часть сообщества, с самой перестройки исповедующего тезис: великая-культура-но-низкому-народу-досталась…

Есть разлом — не столько мнений, а судеб. Театроведение точь-в-точь о том же — о театроведах. Они тоже ходят в театр и докладывают человечеству, что они видели и что это означает. Философски округляют и замыкают. Литературоведение занимается той же ерундой, но его хотя бы можно схватить за руку. Перечитаешь классику свежим взглядом — и таки выскакивает шанс увидеть Татьяну Ларину по-своему. Со спектаклем фонвизинской, пушкинской, гоголевской поры тот же кульбит невозможен. Театроведы в более выгодной позиции. Что ни скажи критик — можно пойти проверить. Что ни скажи театровед (даже как очевидец чего-то яркого, но ушедшего) — проверке не подлежит. Историки устроились еще лучше. Сомнительную науку театроведение в школах не преподают в качестве обязательной. Считается все-таки узкой. А история считается гуманитарной наукой, ходит величаво, нос держит высоко, на других покрикивает: наука я, наука, все слышали? Практически богиня. Клио!

А доказать? А поддельные документы? А мистификации? Идеология? Макиавелли? А господин-соврамши Эрнст Геккель? (О, вы не знаете Эрнста?)

* * *

У Олега был друг детства Коля — профессор Николай Иванович Якушин. Хаживали юнцы в Сандуны. Простой помывкой-парилкой дело не ограничивалось: от души плескались в бассейне, там же в бане потребляли пивко, а Ефремов еще и заказывал себе педикюр. После чего друзья на такси возвращались на Арбат. Любопытные замашки демонстрировал комсомолец, а с 1955 года член партии Ефремов О. Н. Сибарит. Но дальше Сандунов его сибаритство не поехало. Зарубежные гастроли не в счет. Много, но всегда — домой, домой, раздавать детям подарки: списки заказов ему рассовывали по всем карманам и чуть ли не носкам. На покупках детям его коробейничество и заканчивалось.

Герой Социалистического Труда Олег Николаевич Ефремов был отличным депутатом Верховного Совета СССР. Не всем нравится подобная мысль — а ведь правду говорю. Он помог практически всем, кто к нему обращался как депутату, а в письмах с мест легких вопросов не бывает. Все труднейшие вопросы, особенно жилищные — страшный сон страны, пережившей череду катастроф. Режиссер Сергей Урсуляк говорит: «Если бы социализм был с лицом Ефремова, всё было бы хорошо». Вряд ли так уж всё, но фраза блестящая. Добавлю в скобках: социализм если и был с человеческим, то с лицом Ефремова, а вот капитализма с лицом Ефремова в России не было и быть не могло. Отнюдь не по отсутствию смекалки; предприимчивости ему хватало. Одних лишь актерских воспоминаний, как он выводил в свет цензурно невыводные спектакли, чаруя Екатерину Алексеевну Фурцеву голосом и зелеными глазами, вполне достаточно для пунктирного наброска к портрету, но кроме природных талантов для штурма требуется мотивация. Рыночная парадигма не могла мотивировать Ефремова-гражданина. Она его, можно сказать, убила.

* * *