Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Те же проблемы встали перед театральными деятелями. Особенно страшен внутренний разлад: когда хочешь сказать правду — и уже не знаешь, кому и какую. Мэр Москвы Юрий Лужков дал в те дни интервью «В мирное время Москва не знала таких потерь», где абсолютно верно заметил: «У меня ощущение, что многие беды можно навлечь, муссируя их на телевидении, в прессе». Наступало время новых отношений между обществом и СМИ, общество спектакля: La Société du spectacle, как назвал еще в 1967 году свой труд Ги Дебор. Наше общество понятия не имело, что дозреет до того состояния, о котором французский философ предупреждал давно, а хуже того — предсказал, что в обществе спектакля умирает демократия. К сожалению, к 1990-м годам в России никто, кроме узких специалистов, не читал европейских философов, а если и читал, то не мог поверить в главную мысль: когда ты в обществе спектакля, ты не можешь просто так встать и выйти.

В ноябре 1993 года Борис Ельцин вручил орден Дружбы народов Олегу Ефремову и Олегу Табакову (ректору Школы-студии МХАТ). По той же прекрасной инерции жизнь в обществе продолжалась в привычных декорациях: деятели культуры — молодцы и начальство одобряет их заслуги орденом. Еще никто из персон, упомянутых в данном абзаце, не подозревал, что через шесть лет (31 декабря 1999 года) Ельцин уйдет в отставку, Ефремов той же осенью уедет лечиться во Францию и там узнает, что подлечиться можно, но оперироваться нельзя, поскольку вдобавок к эмфиземе обнаружен застарелый туберкулез легких, а Табаков в 2000 году станет руководителем МХТ и до конца дней своих будет формировать продюсерский театр. То есть Ефремов как апостол Станиславского — это режиссерский театр, а Табаков — уже продюсерский, и с этим уже ничего нельзя было сделать в том 2000 году, когда один Олег сменил другого на посту руководителя МХАТ им. Чехова в Камергерском переулке.

В декабре 1993 года была избрана Государственная дума и принята новая Конституция. В ней все прекрасно и возвышенно. Прав и свобод сколько угодно. Я люблю в ней статью 13 особенной любовью. Вот ее начало:

«1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие.

2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной.

3. В Российской Федерации признаются политическое многообразие, многопартийность».

Именно многообразие, плюрализм, впервые попавший в речь советских граждан при перестройке, а в идеологические времена смертный грех, является сутью этой статьи ныне действующей Конституции РФ[30]. Именно он — самая жесткая боль для сознания. Плюрализм абсолютно трагичен, поскольку все, получается, по-своему правы, а это уже как минимум Шекспир.

С января 1994 года коллегия Министерства культуры задумалась о грядущем юбилее Художественного театра (1998) и постановила обоим театрам праздновать его вместе, оставив распри в прошлом. Об оставлении распрей писали газеты. Возможность единения не анализировалась, до события было еще далеко.

В 1994 году на сцене МХАТ им. Чехова появился спектакль «Борис Годунов». Репетиции начались еще в 1989 году, но тогда спектакль поставлен не был. И вот вышел. Были фурор, многократные вызовы на поклоны, изобильная пресса. Припомнили всё. Обнаружили усталость, даже страшную усталость актера, сыгравшего роль царя Бориса — Олега Ефремова. На премьере 27 октября, через год после событий 1993-го, его сын Михаил играл Гришку Отрепьева. Газеты обсудили сценографию, истолковали ее как китч и даже перевели это английское слово для непонятливых — клюква развесистая. На рынок работают в МХАТ им. Чехова, ах они такие-растакие, а ведь было у Ефремова хорошее прошлое, когда этическое «начало, миссионерство, проповедничество» отличало ефремовский «Современник», эта же энергия питала его постановки в неделимом еще МХАТе… и так далее. На мой взгляд, Ефремов к премьере «Бориса Годунова» уже так ясно понял, в какую этическую западню попала страна и что кроме как в классике ему негде искать ответы. Трагик встал во весь рост и вышел на подмостки. Понять его боль было уже некому.

— Вам часто припоминали, Олег Николаевич, современниковское прошлое — в духе что же ты, главреж, не то делаешь нынче?

— Я уже не мог читать газет, ложь кругом, да и некогда было, но добрые люди передавали. В девяностых многие не понимали, в том числе пресса — или особенно пресса, — что происходит и с какими мерками надо подходить к жизни вообще, к театру в частности. О нашем «Годунове» было и спектакль прекрасен, и еще один триумф — и кажется, что главная задача режиссера свелась к тому, чтобы ряженые выскочили вовремя, а вояки перекололи кого следует. Писали, что все выглядит дорого и теперь даже с безработицей в театре покончено — много народу на сцене, все вышли.