Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Но прощай и ты, тайное, мужское, взрослое, животное, непонятное и непреодолимое, нечистое вожделение, ты, измена желтая, смертельная и всегда оставляющая в живых, прощай и ты! Я выдумаю это лучше, чем бывает на свете, потому что это правда, что, „полюбив, мы умираем“… Прощай и ты, страстное увлечение всяким новым лицом, новым местом, ты тоже прощай! Меня тошнит от моей наблюдательности и жадности, я переполнен накоплением — хватит. Надо отдавать, а не вновь и вновь брать с дрожью и жаждой голодающего, без остановки, впиваясь до тех пор, пока не выпьешь до конца, не отведаешь, не раскусишь и не затолкаешь про запас за щеку, как хомяк, как обезьяна. Хватит!»

— Зря ты нападаешь на трактовку. Это же писатель, ему можно. Ведь он честно указывает жанр: рассказ, роман. То есть художественная проза, в ней вымысел и возможен, и, бывает, желателен, чтобы выхватить и ярче высветить деталь.

— У меня с вами — тоже роман.

— Думаю, многие поймут правильно. Хоть здесь и нет вымысла, но пусть называется — роман. Мои дневники цитировать можно, а полностью публиковать не стоит. И стихи не надо. И трагедию мою не ищи. Я ведь не написал так называемой актерской книги, хотя многие написали.

— Многие актеры, кстати, прекрасно пишут. А читатель с удовольствием покупает, чтобы заглянуть им в душу и понять, где маска и где душа.

— Вот именно. А поскольку актеры никогда сами этого не знают, то Бог в помощь читателям.

— На той же прямой линии в январе 1999 года радиослушательница спросила вас о судьбе МХАТа, о его духе и жив ли этот дух. И сейчас, когда во МХАТе им. Горького, в 1987 году оставленном вами на Тверском бульваре, 22, продолжаются энергические процессы, я уже начала понимать, что в зерне роли «Художественный театр» был издавна заложен буйный дух умножения, деления, словом — нестабильности, но приписывать раскольничество продолжают вам.

— Я в радиоэфире так и ответил, что Художественный театр генетически всегда обладал свойством «театра образований». Ты знаешь, что уже на шестой год Станиславский был не удовлетворен состоянием театра и образовал студию на Поварской, руководить которой позвал Мейерхольда. Появилась первая студия, потом вторая, третья, четвертая. Всё это были студии Станиславского, и руководили ими его апостолы. Назовите любой театр в Москве — все равно он так или иначе связан с историей Художественного театра.

— А слушательница настаивала: правда, что последний раздел театра произошел из-за ваших личных разногласий с Дорониной?

— Я ей сказал: «Боже сохрани! У нас самые прекрасные отношения». Но народ требовал гарантий мира: «То есть вы с ней сейчас общаетесь?» Я говорю: «Иногда — конечно. Как и раньше. Но когда происходило это разделение, все было более принципиально и сложно. Личность Дорониной как руководителя МХАТа имени Горького возникла не сразу. Сначала это разделение предполагалось под единым мхатовским титулом… Ушли те актеры, которые были со мной связаны или личностно, или были моими учениками. Я никого не выбирал, не назначал. Когда тот МХАТ стал избирать худсовет тенденциозно, с участием партийной организации, это возмутило часть коллектива. И, как сейчас помню, Олег Павлович Табаков сказал: „Пойдем в другой зал и там изберем свой худсовет“. И часть актеров просто покинула собрание, а потом и ушла. А вовсе не потому, что я выбирал лучших».

— Но радиослушатели не успокаивались и требовали объяснений: необратимо ли разделился МХАТ. Требование единства тоже заложено в нем, на мой взгляд, генетически. И многие до сих пор мечтают воссоздать единый МХАТ (или МХТ), как и восстановить СССР — мы уже говорили, что два этих явления чем-то похожи и распад обоих для многих стал личной драмой.

— Ну да, понимаю… К счастью, в конце эфира позвонила девушка, призналась мне в любви и предложила испечь пироги. Так-то лучше. Советского Союза я не разваливал точно, пироги заслужил. Может быть, даже любовь, но девушке-то откуда… А я слушал и опять вспоминал Брука. Из его «Манифеста шестидесятых»: «Культура никому еще не приносила добра. Ни одно произведение искусства пока еще не сделало человека лучше».

…Помните фанерный щит с овалом для лица? В парках приморских городов они попадались на каждом шагу: бравый вояка, на коне, в роскошной форме, а вместо лица дырка, в которую можно вставить свое лицо — и стать на две-три секунды фотосъемки маршалом. Или девицей-красавицей. Или космонавтом. Незатейливый аттракцион пользовался большой популярностью. Но если в парке маршал-красавица это отдых и микротеатр в костюмах, то в идеологической борьбе все серьезно. Надо отразить — есть. Надо бороться — есть. Мечта диктатора! Она никогда не сбывается. Человек постоянно не укладывается в теории. Прокрустово ложе скрипит, залитое кровью, но в конце концов разваливается.