Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

А магазин «Чай, кофе и другие колониальные товары» волшебно распространял ароматы, а его доброжелательная хозяйка Мария Михайловна Клюса излучала приветливость, создавала незабываемый уют. В октябрьской Москве мало кто понимал, что происходит. По телевизору года два уже показывали полусонных людей при галстуках и депутатских амбициях, принимавших какие-то там законы, которые ни на что не влияли. Теперь они якобы вдруг очнулись и вооружились, их расстреляли из танков вместе с простыми безоружными людьми, вставшими на их защиту. Делов-то…

Входить в магазин как в домик, обустроенный именно в чеховском понимании доброты, артисты Театра научились мгновенно. Над магазином, прямо над головой хозяйки, на втором этаже театра, находился кабинет его главного режиссера. Представили? Ефремовский кабинет словно рифмовался с крошечным чайно-кофейным магазинчиком, повторявшим имя Чехова-отца и его дела, бывшего в XIX веке в Таганроге. Об отце Чехова, Павле Егоровиче, всех родичах и предках Чеховых, сейчас пишет роман замечательный человек, актриса Татьяна Бронзова, в ефремовское время работавшая завтруппой МХТ. Всё рифмуется, все историко-культурная силлаботоника — точно не верлибр.

Все хорошо было в Камергерском 1 октября 1993 года, и никто не думал, что через три дня газете «Аргументы и факты» придется публиковать заметку «Музы стонут, но держатся» — о полупустых театральных залах и возврате билетов. Газета не замечала, что кровь в Москве льется не киношная. Горожане боялись выходить на улицы, но бизнес есть бизнес, иронизирует газета, и казино «Арбат» работает «в расстрелянной высотке на углу Нового Арбата и Садового». Корреспондент, заметно удивленный жизнью, добавляет: «Работает даже „Инфлототель“ на борту теплохода „Александр Блок“, пришвартованного возле самого „Белого дома“. Что пришлось пережить персоналу здешнего казино и гостиницы, можно себе представить: с трапа теплохода отстреливались снайперы, по набережной металась разъяренная толпа. Но как это ни парадоксально, наибольший ущерб теплоходу нанес ОМОН: один из омоновцев, пришедших проверять документы, случайно погасил свет и начал палить из автомата. К счастью, пострадали только стоявшие в офисе компьютеры да оказался простреленным потолок…» То есть сумбур вместо репортажа, но характерный. Понятно, что «отстреливающиеся снайперы» лишают данное произведение права на достоверность, но это иллюстрирует уровень шока.

Через сутки после расстрела еще более высокий уровень явят 42 деятеля отечественной культуры в своем знаменитом письме, что вылез фашизм и надо давить. Одни быстро смекнули, что стилистика смахивает на сами-понимаете-что, и сказали, что не подписывали его. Другие до сих пор говорят, что и второй раз подписали бы. Одни, другие, третьи — в те дни не было ясности ни у кого, почему случилось неслыханное. Невозможное — как оно возможно? Из танков стрелять в центре мегаполиса в офис государственного учреждения, со всех сторон окруженного жилыми домами. Это как?

3 октября из Рима в Москву прилетел всемирно известный режиссер Питер Штайн и дал интервью «АиФ», где высказал сильную мысль: «России нужна пьеса о правовом государстве». Трупы с улиц убрали быстро…

(10 декабря 2019 года в РГБ[29] снова объявили эвакуацию «в связи с угрозой возникновения пожара». Как вчера. Всем пришлось выходить на мороз — уже не смешно. Через пять минут отменили. Телефонный терроризм. Библиотека работает, я сижу в зале № 3 и думаю: выйдет книга «Олег Ефремов», и надо написать вторую — как я писала эту, основную. Приключения каждый день.)

Народный артист СССР, литовский музыкант Саулюс Сондецкис 10 октября 1993 года выступил в газете «Московские новости» с типичным для тяжелых времен воззванием за все хорошее против всего плохого: «Разумеется, мы на стороне демократической России и против попыток загнать людей в старую коммунистическую систему. Когда я смотрел телевизионные кадры CNN и видел, как в Москве боевики с красными флагами нападали на безоружных милиционеров, в моей памяти вставали картины недавнего прошлого…»

Цитата характерна для тех лет: глубоко старосоветские люди, привыкшие читать между строк до перестройки, но вдруг освоившие прямое чтение и быстро привыкшие к прилюдному поиску правды в СМИ, не успели сообразить, что девяностые — это уже другое время. По инерции даже взрослый, умный, талантливый человек продолжает верить медиа, авторитетным станциям и даже мысли не допускает, что в действительности что-то могло быть не так, как смонтировано для репортажа.