Читаем Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог полностью

Ефремов: У меня другое — как замотивировать. Я не за то, чтобы отказаться от этой краски — в этом есть что-то от времени. Но должен быть какой-то толчок для этого.

Любшин: А как его найти?

Ефремов: Раз тебе это нравится, это кидание к ней, хорошо. Давайте и так. Но он пришел, и ему показалось, что она с кем-то, — это самое главное. Что там таится? В будущем надо искать какого-то парня. Мастроянни мне говорил, у них очень трудно бракоразводные дела в Италии проходят. Страна католическая. Мы говорим: бедняжки. А он возразил: наоборот, это хорошо. С любой могу роман завести, а потом ей говорю: я не могу, у меня жена.

Любшин: Объективная причина.

Ефремов: Хороший мужик был Марчелло… Как-то пришел во МХАТ, в Камергерский, я придумал, давай сыграю дядю Ваню. Я ему — ты на итальянском, а мы на русском. В этом что-то есть. У Стреллера, например, в „Вишневом саде“ все на итальянском говорят, а прохожий — на русском…

Какие первые слова насчет объятий? Он подъезжает именно к этому юноше „Кристиану“, и он даже мысли не допускает, что можно полюбить этого длинноносого… Ты хотел кидаться сразу.

Любшин: „Де Гиш“ в этом месте „устал поститься“. Но получил отказ, ее холод его оскорбил.

Ефремов: (после цитаты из текста. — Ред.) Не ставь точки (любимое выражение Олега Николаевича. — Ред.) (еще одно! — Е. Ч.). Мне нравится с пилочкой эпизод, потому в этом есть обратный ход. Остается ее темперамент — и всё. Мы сейчас еще в сомнении, потому что света нет у нас. (Имеется в виду освещение сцены. — Ред.) Я не знаю, как будем появляться, черт подери! Может быть, Ольга (Рослякова) знает.

Рослякова: В какой-то степени.

Ефремов: Из середины не стоит, потому что будет натянут тюль.

Рослякова: А если сделать разрез для прохода?

Ефремов: Он не будет натянут тогда. Этим самым он и глубину нам сократит.

Любшин: Я вижу, как Кристиан уползает? Вы хотите, чтобы я его застал?

Ефремов: Именно что не застал. Прибежал, поглядел — никого нет. И тогда сел, может быть, с другой стороны. И после этого — текст. (Репетируют. — Прим. ред.) Если Полина начинает пилочкой обрабатывать ногти, это привычно, что женщина этим занимается…

Медведева: Художница мне сказала: у Роксаны на платье пояс с крючочками, где кошелек, веер, пилочка, очки… Она сказала, что в это время это было распространено.

Ефремов: Мы должны иметь это все. Это женщина. А мужчина — что-то другое… Ты, наоборот, делаешь вид, что заканчиваешь свою обыденную жизнь. Вы пришли, а я должна уходить, к сожалению. А я пришел проститься… (Далее — цитата из текста. — Прим. ред.) Но не гляди на нее. Нос в нос в этом спектакле нельзя. Хоть Рослякова со мной не согласна.

Италия впереди всех других стран была. Наверное, от Венеции шло, потому что Венеция была центром мировой торговли… Это будет сильная мизансцена, если не очень суетиться.

Любшин: Я пометался, поискал, и к ней в кольцо, сидим.

Ефремов: Надо дойти до этого. Давайте почитаем текст.

Любшин: Мы дошли до того, как Кристиан высунулся.

Ефремов: Обратно через круг, налево, направо. Здесь не меняйте мизансцен. Каждое слово — это не мизансцена. (Показывает. — Прим. ред.) Вот это дороже всякого коленопреклонения… Сначала — влево, потом — вправо, сначала — к лестнице, потом — вправо, а ты пересела. (Актеры поменялись местами. — Прим. ред.) Здесь ты ноготочки чистишь…

Медведева: Я тут хотела хулиганить.

Ефремов: Хулигань по-другому. Того длинного — ты бы его заколол расческой. Прямо заколи. „Юноша, раз!“ (Показывает. — Прим. ред.) А здесь ты „Роксане“ его виноградом корми. Нужен настоящий виноград.

Медведева: Может быть, изюм?

Ефремов: Но не шоколад.

Любшин: А она не может ему бокал вина дать?

Ефремов: Они пьют с Сирано.

Любшин: Лучшие краски им отдали…

Ефремов: (Виктору Гвоздицкому) Что еще изобразить в линии? Главное — мотивировать и оправдать все движения. И находить эти движения. Мы дошли до того, что он рад, что Роксана выходит замуж за Кристиана, потому что за ним стоит Сирано. А как это выразить? Я не знаю. Подумай.

Гвоздицкий: У меня проблемы. Вы все наши отношения со Станиславом Андреевичем „де Гишем“ (выстраиваете) при большом количестве народа. И линии конфликтные пока не намечаются. И жалко, потому что для меня эта фигура непростая и для него — тоже.

Ефремов: Ведь он же все твои козни у Нельских ворот знает… Хотя тебе надо найти существование и в начале, и во время серенады, и как плюнуть на него, когда он повиснет.

Сереже (Шныреву) в первой половине надо еще искать, как ему поступать. По тому характеру, который рисуется, просто стоять и смотреть на все это? Я не знаю, как делать сцену с Роксаной и Сирано. Ну, давайте, попробуем. Есть вопросы. Я не знаю, получится ли целиком. Я иду, подчиняюсь этой необычной любви, когда любят двоих.

Гвоздицкий: И надо учитывать условия их отношений, они никогда не бывают вдвоем „Де Гиш и Сирано“.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное