Читаем Олег Вещий. Великий викинг Руси полностью

Но имя, которое носит царь русов у Кембриджского анонима — Хелгу, то есть Олег, заставляло исследователей каким-то образом сопоставлять его с летописным Вещим Олегом. При этом дополнительными аргументами выступали обычно два обстоятельства. Во-первых, очевидная условность ранней летописной хронологии (тем не менее одна дата — 911 год — всё-таки надёжно связывается с Олегом). Во-вторых, рассказ и датировки Новгородской первой летописи, под которой (в этой её части) априори подразумевался Начальный свод, а следовательно, как бы и первоначальный, а значит, и якобы более достоверный информационный пласт. Замечу, что логическая связь «первоначальный — значит более достоверный» в принципе некорректна. Как раз, наоборот, именно рассказ Повести временных лет после проведённой летописцем тщательной исследовательской работы следует признать более достоверным, чем в значительной степени отрывочное и явно основанное на фрагментах устной традиции повествование Новгородской первой летописи.

Напомню, что согласно её рассказу, неудачный поход Игоря на греков имел место в 6428, то есть 920 году, что заведомо неверно. Под следующим годом говорится о сборе войска Игорем и Олегом (который по летописи, видимо, всё продолжал оставаться воеводой киевского князя), а под 6430, то есть 922 годом рассказывается о победоносном походе Олега, вернувшегося «ко Игорю» с богатыми дарами. Год этого похода следовал из указания устного, очевидно, источника о том, что новый поход произошёл на третье лето после первого — по «включающему» счёту это и должен был оказаться 922 год. Но поскольку дата первого похода неверна, то и датировка «второго» также ошибочна. Итак, на даты Новгородской первой летописи можно полагаться ещё в меньшей степени, чем на даты Повести временных лет. Ясно, что неверна и изложенная в Новгородской первой последовательность событий, поскольку княжения Олега и Игоря, согласно текстам русско-византийских договоров, отделял значительный промежуток времени. Следовательно, неверные в принципе данные Начального свода не могут служить каким-либо аргументом для отождествления «каспийского» Хелгу с Вещим Олегом.

Если условно сгруппировать выдвигавшиеся по поводу личности Хелгу в науке версии, то можно выделить несколько «вариантов»[363]:

Хелгу — второе имя Игоря, которое он якобы мог носить или в качестве «основного» (Хельги Ингвар), или как своеобразный титул[364]. Этой версии противоречат два обстоятельства. Мы ничего не знаем о существовании традиции двойных скандинавских имён у первых древнерусских князей, поэтому предположение о втором имени Игоря носит чисто умозрительный характер. А информация о гибели Хелгу в Персии противоречит тому, что известно о гибели Игоря во время полюдья у древлян согласно Повести временных лет, чьи сведения подтверждает (и даже конкретизирует) «История» Льва Диакона.

Хелгу — это Олег Вещий. В этом случае возможны два варианта. Или автор Кембриджского документа механически соединил имя известного ему древнерусского князя с событиями, отношения к нему не имевшими (что объясняется самим характером этого послания, сведения которого представлены в определённом идеологическом ключе и некоем обобщающем виде)[365]. Или же Хелгу — действительно Вещий Олег, участвовавший во всех описанных в документе событиях. Во втором случае может быть два пути решения хронологических несообразностей. Или за основу берётся хронология Новгородской первой летописи и поход Олега (Хелгу) на Византию, как и дальнейшая его гибель «за морем» (по сведениям Новгородской первой летописи; под этим морем в данном случае подразумевают Каспий) датируются началом 920-х годов[366], или время правления Олега «продлевается» до начала 940-х годов[367]. В этом случае Олег и Игорь оказываются соправителями, но самостоятельно княжить Игорь начинает только после неудачного похода 941 года и гибели Олега «за морем» (на Каспии). Следовательно, продолжительность самостоятельного правления Игоря оказывается минимальной (между 941 и 945 годами), а правление Олега искусственно сдвигается на период от 911 (когда был заключён договор с греками[368]) до 941 года (походов, описанных в Кембриджском документе).

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное