Олег Вещий. Великий викинг Руси

Поэтому более обоснованной кажется версия о том, что Хелгу-Олег «был одним из представителей правящего в Киеве княжеского рода»[378]. Именно он был направлен Игорем в район Керченского пролива, захватил Самкерц, но остался зимовать в Причерноморье, возможно, в районе Днепровского устья[379]. Как бы то ни было, Песаху удалось возвратить захваченную Хелгу добычу и заключить мир с условием, что русы нападут на Византию. Сложно, однако, сказать, насколько военные события в Причерноморье могли послужить поводом для масштабного похода Игоря. Тем не менее Хелгу присоединился к этой кампании, а потерпев поражение, в отличие от Игоря, не вернулся на Русь, а ушёл на Каспий. В этом случае версия, учитывающая как сведения Кембриджского анонима, так и данные других источников (древнерусских, арабских, византийских, западноевропейских), оказывается наименее противоречивой. Можно согласиться с мнением о том, что «данные "Кембриджского документа" оснований для пересмотра политической истории Руси второй четверти X века не дают»[380], а упомянутый в этом источнике русский князь Хелгу никакого отношения к Вещему Олегу не имеет.

Глава пятая Конь

Р. Вагнер. «Гибель богов». Рагнарёк

Согласно тексту Повести временных лет, после похода на Константинополь Олег был прозван «Вещим» (что являлось до некоторой степени переосмыслением его скандинавского имени на славянской почве). Поводом к этому послужил, вероятно, отказ от отравленной пищи и вина, которые поднесли ему византийцы[381]. Олег разгадал их коварные замыслы, чем вызвал у них изумление (второе, после перехода кораблей по суше, что, заметим, для русов вовсе не было удивительным) — равно удивляться могли и подданные Олега. Летописец, отрицательно, разумеется, относившийся к языческим предрассудкам, оправдывает прозвище тем, что люди были «погани и невеигласи», то есть язычниками и непросвещёнными. Поэтому предвидение и предусмотрительность Олега казались им сверхъестественными. Однако вещие способности Олега подверглись испытанию и оказались на самом деле фикцией, будучи «пересилены» «настоящим» ведовством — их «развенчанию» посвящена знаменитая легенда о смерти князя. Язычник Олег[382] принял кончину, предсказанную язычником-волхвом. В Повести временных лет рассказ об этом следует сразу же после рассказа о заключении договора с греками в сентябре 911 года.

«И жил Олег, княжа в Киеве, мир имея со всеми странами. И пришла осень, и вспомнил Олег коня своего, которого прежде поставил кормить, решив никогда на него не садиться. Ибо спрашивал он волхвов и кудесников: "От чего я умру?" И сказал ему один кудесник: "Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, — от него тебе и умереть!" Запали слова эти в душу Олегу, и сказал он: "Никогда не сяду на него и не увижу его больше". И повелел кормить его и не водить его к нему, и прожил несколько лет, не видя его, пока не пошёл на греков. А когда вернулся в Киев и прошло четыре года, — на пятый год помянул он своего коня, от которого волхвы предсказали ему смерть. И призвал он старейшину конюхов и сказал: "Где конь мой, которого приказал я кормить и беречь?" Тот же ответил: "Умер". Олег же посмеялся и укорил того кудесника, сказав: "Неверно говорят волхвы, но всё то ложь: конь умер, а я жив". И приказал оседлать себе коня: "Да увижу кости его". И приехал на то место, где лежали его голые кости и череп голый, слез с коня, посмеялся и сказал: "От этого ли черепа смерть мне принять?" И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И от того разболелся и умер. Оплакивали его все люди плачем великим, и понесли его, и похоронили на горе, называемою Щековица; есть же могила его и доныне, слывёт могилой Олеговой. И было всех лет княжения его тридцать и три»[383].

Итак, перед нами цельный рассказ о смерти князя, связанной с предсказанием. Очевидно, что в его основе лежит устный источник, вписанный в структуру Повести временных лет, причём вписанный без корректировки самим летописцем — об этом говорит и повторение одних и тех же формул как в начале приведённого отрывка, так и в самом повествовании («помяну Олегъ конь свой, иже бе поставил кормити и не вседати на нь» — «Николи же всяду на нь, ни вижю его боле того. И повеле кормити…», «на пятое лето помяну конь»)[384]. Кроме того, обращалось внимание и на тот факт, что предсказание кудесника произошло за несколько лет до похода 907 года — а говорится о нём только в рассказе о смерти Олега. Этот аргумент, правда, довольно сомнителен: сложно было бы предположить, чтобы летописец поместил рассказ о предсказании волхва под какой-нибудь из «пустых» годов начала X века. Ведь сколько прошло лет от предсказания до похода, ему было неизвестно, а выдумками он явно не занимался, напротив, летопись во многих случаях демонстрирует предельно внимательное отношение составителя к имевшимся у него сведениям.