Итак, сага завершается исполнением предсказания, которое было дано в самом начале. Рассказ о смерти Одда как бы обрамляет всю композицию. Помимо общего предсказания, роль «циклических» маркеров выполняют и некоторые детали. Так, Одд решает ехать на родину, чтобы узнать, что случилось с его родовым наследством. Появление же Одда на свет связано с поездкой его родителей для решения аналогичных наследственных дел. Таким образом, и рождение героя, и его смерть оказываются соотнесены с мотивом поездки за наследством (то есть «подтверждения» родового статуса). И в том, и в другом случае Берурьёд был лишь более или менее случайной остановкой на пути. Одд умирает в том же месте, где и родился. Некогда цветущий хутор представляет собой теперь голое пепелище, окружающая среда служит символическим воплощением смерти. Предсказание вёльвы сопряжено с ударом, который Одд наносит ей палкой по лицу (тем самым жестоко оскорбив её). Исполнение предсказания также сопровождается ударом — копья о череп коня, то есть тоже о «лицо», только мёртвое[458]
. Тем самым Одд как бы вторично «оскорбляет» пророчество. Всё это ясно свидетельствует о вполне самостоятельном характере «обрамления» саги — предания о смерти скандинавского героя (сюжетно практически не связанного с рассказом о его деяниях). Так же как и рассказ об Олеге, легенда о смерти Одда была связана и с конкретными топографическими ориентирами — в Берурьёде ещё в начале XVIII века сохранялось предание о месте погребения Одда[459].История смерти Одда имеет очевидные, неоднократно описанные параллели с древнерусской легендой о смерти Олега. Причём, в отличие от всех остальных подобных преданий, эта аналогия наиболее близкая. В самом деле, идентичны «агенты смерти» — конь, череп и змея. Деяния Одда (несмотря на всю их очевидную фантастичность) связаны (в том числе и именно) с Русью, причём Русь оказывается завершающим локусом этих деяний. «Этот мотив особенно тесно связывает образы Олега и Одда: первый является, а второй изображён русским князем скандинавского происхождения, который получает свои владения не по наследству, а завоёвывает их в борьбе с местным правителем»[460]
. Сообщение саги о том, что Одд умирает у себя на родине, разумеется, находит аналогию в известии Новгородской первой летописи о смерти Олега «за морем». Удар копьём Одда о череп Факси близок к действию Олега, наступившего на череп своего коня ногой. Именно нога в обоих рассказах становится своеобразным «проводником» смерти. Обращалось внимание даже на имя сына и наследника Одда — Асмунда. Ведь аналогичное скандинавское имя носит древнерусский Асмуд, «кормилец» (то есть воспитатель) князя Святослава Игоревича, выполнявший функцию, подобную той, которую выполнял Олег при отце Святослава — князе Игоре. Все эти детали ясно указывают на связь рассказов саги и летописи — иными словами, эти рассказы восходят к одному (или схожим) устному преданию. Вопрос в том, какой из источников первичен — повлияла ли легенда, зафиксированная в летописи, на сагу, или наоборот.Исследователи решали эту проблему по-разному. Высказывалась версия о первичности древнерусской легенды, которая затем была привнесена в Скандинавию. «Рассказ о смерти, заимствованный из русских преданий, сопровождался, вероятно, и некоторыми другими воспоминаниями о личности Олега, которые с течением времени переработались в происшествия в Гуналанде и поход в Биалькаланд»[461]
. Обосновывалась и иная гипотеза — «летописное сказание является заимствованным из скандинавского предания, а не наоборот, при этом Одд непосредственно отождествлялся с Олегом (разные имена объясняются тем, что у Одда могло быть прозвище Хельги («священный»), подобно тому как у летописного Олега — Вещий)[462]. Наконец, высказывалась версия и об общем источнике обоих преданий — на Руси варяги отнесли легенду к личности Олега, а в Норвегии оно было приурочено к личности Одда[463].Как уже неоднократно отмечалось, между преданиями о смерти Олега и Одда есть определённые различия, В древнерусском варианте Олег сам обращается за предсказанием к волхвам, в древнескандинавском Одд отказывается слушать колдунью и даже бьет её по лицу. Эта особенность может объясняться общей «христианизирующей» концепцией саги, что позволяет считать древнерусский вариант в данном случае исконным[464]
. В древнерусском варианте предсказание высказано в неявной форме и без конкретной локализации его осуществления. В древнескандинавском прямо указывается на непосредственный источник смерти и говорится о её месте (там же, где родился герой). Рудиментом более развёрнутой «экспозиции» легенды можно считать летописное указание на смерть Олега за морем, то есть на его родине.