Олений завет

Коля вытащил багряный самоцвет и покрутил в пальцах. Его одолевали сомнения. Он смотрел на камень и будто вновь погружался в темный омут, в котором озерная богиня напевала ему на ухо про нежность и небывалое счастье. Но в тот момент, когда лунный свет попал на поверхность граната, в глубине этой «кровавой слезы» возник образ оскалившегося гнома, и Коля отчетливо услышал: «Хи-хи-хи!»

– Молодой человек, неужто в вас алчность трепещет? М-да… Компания чакхли еще никому не шла на пользу, – возмутилась Анна и выхватила из рук внука украденный у гномов трофей. – Он останется на этом острове, и точка!

Коля зажмурил глаза и помотал головой, пытаясь избавиться от навязчивого видения.

– Ну, дорогой, мне пора! А ты к веже дедовской следуй. Совсем немного осталось. И еще… – Бабушка перешла на шепот. – Это вы хорошо придумали – Ваську из ведьминых лап вызволить… Но вряд ли ты его уже спасешь… Однако попытаться стоит… Даже смерть иногда проявляет сострадание.

После этих слов Анна потихоньку поплыла вдаль. В какой-то момент она обернулась и помахала внуку миниатюрной дрожащей рукой. Перед Колей будто наяву возникла картина: бабушка стоит за калиткой своего дома в Ловозере и прощальным жестом провожает уезжающую в Мурманск машину, в которой сидит маленький мальчик, надувший щеки от грусти по ушедшим каникулам.

Глава 22. Зубья капкана

Коля снова стоял один посреди бесконечного Могильного острова, скрывающего от него искомую тропу к шаманской веже. Как бы далеко он ни зашел, обернувшись, он мог видеть все ту же брошенную лодку, болтающуюся вверх дном. В конце концов Коля остановился и без сил рухнул под сосну, опершись спиной о липкий ствол.

До сих пор он не мог отделаться от назойливого, перерастающего в паранойю чувства, что его преследуют. Вдох-выдох. Нужно вслушаться в эту пугающую тишину. Вдох-выдох. На самом деле он здесь совершенно один. Вдох-выдох. Нужно вернуться к началу. Вдох-выдох. Получается, он просто-напросто прошел мимо заслоненной дерном хижины. Вдох-выдох. Вдох-выдох…

Коля провалился в сон.

Дед копошился у плиты с выпотрошенным сигом в руках.

– Колька, гляди, леску не перетяни, – раздавал тот указания по оснастке удочки сидящему неподалеку внуку. – А то получится как в прошлый раз. Эх, такой окушок сорвался!

– И фиг с ним. Вон, целая тара хариусов имеется.

– До сих пор в рыбалке ни черта не смыслишь, – усмехнулся Георгий. – Ну хоть олени у тебя добротные!

– Это да. Недавно с совхоза мужичок какой-то приходил. Говорит, мол, продай мне парочку, а то совсем дела плохи на производстве.

– А ты че?

– А будто ты не знаешь че! Отправил его далеко и надолго.

– Поговаривают, прикроют их скоро. У нас же общественники всякие нарисовались… по борьбе… как его там… с жестоким обращением с животными… Такую бучу устроили, что по сей день молва гремит! Чиновники приезжали. Ты у себя там, на отшибе, самое интересное пропустил!

– Да Иришка приболела, целыми днями около нее крутился. Она ж мелкая совсем, чуть что – сразу в слезы. Я ее в меха закутаю и байки всякие рассказываю. Вроде утихает.

– Вся в тебя девка пошла! А Наська все за книгами сидит?

– А чего ей делать? На седьмом месяце особо не побегаешь…

– Гляди, сейчас слиняет! – Дед указал пальцем на выпрыгнувшую из ведра рыбу.

Хариус теперь валялся на грязном полу и в панике бился серебряным хвостом. Коля хотел схватить рыбину, но споткнулся и упал прямо на ведро, разбросав весь улов по комнате. Он тут же наполучал кучу оплеух скользкими и холодными плавниками.

Сон, больше похожий на реальность, растворился. Коля открыл глаза и почувствовал, как что-то склизкое и мокрое ползет по шее: длинный, изгибающийся словно змея, язык. Он почувствовал запах тухлятины и услышал затрудненное дыхание за правым ухом. Огромные серо-зеленые перепончатые лапы обнимали сосновый ствол и одновременно держали Колю за запястья, с каждой секундой усиливая хватку. Он не смел шелохнуться, сердце предательски громко стучало. Липкий червяк то исчезал, то снова появлялся – и облизывал соленую кожу, цепляясь за мелкие волоски. Но когда тишину разорвал неизвестный, доносящийся издалека рев, существо замерло, а после и вовсе унеслось прочь, содрогая сырую землю. Обернувшись, Коля успел заметить лишь одутловатый силуэт.

«Движение – жизнь!» – этот девиз как нельзя лучше подходил для нынешней ситуации. Ведь Коля привлекал внимание здешних «аборигенов», на какой бы кочке ни пристроился.

Ночной ветер вновь разнес по лесу протяжный вой, растерянный и полный боли.

«Не ходи, не ходи туда!» – вопил инстинкт самосохранения где-то между четвертой и пятой извилинами левого полушария. Раз-два – и осколки хрупкой черепушки будут щекотать чьи-то вонючие пятки. «К лешему логику!» – интуиция требовала нестандартного разрешения абсурдной ситуации.

И вот Коля уже направлялся навстречу тревожному звуку. Он старался двигаться аккуратно, чтобы не спугнуть неизвестное своим топотом.