Ольф. Книга третья

Мужчина должен считать себя богом, если он мужчина. Мужчина должен действовать, он должен творить мир и создавать свое продолжение по образу и подобию. Я сделаю это, как только судьба даст мне шанс, а пока довольствуюсь фантазиями. Думаю, ты извинишь меня, если припишу тебе желания совершенно несвойственные, ведь художнику простительно, ему это нужно для полноты восприятия и цельности картины. Ты поймешь меня, я знаю. Я мог бы рассказать тебе о своих фантазиях при встрече, но не расскажу, по злой иронии судьбы я не могу вымолвить ничего связного, когда тону в озерах любимых глаз. Не умей я писать, не буквы плясали бы сейчас перед твоими глазами, а одно большое пронзенное сердце, нарисованное кроваво-красным карандашом, и говорило бы оно лучше всяких слов. Но я делаю то, что умею. Я пишу.

Родная. Любимая. Единственная. Мы с тобой – нечто цельное, неделимое. Мы жизненно необходимы друг другу. Мы – давно не только ты и я, научившиеся понимать другого на уровне подсознания, по одному взгляду или так и не вырвавшемуся вздоху. Мы – это создающаяся велением свыше Семья с большой буквы, это папа плюс мама плюс новые маленькие человечки, которых нам предстоит завести, провести по дороге жизни и научить всему. А научить можно только примером. Слова не помогут.

Мы с тобой научить – сможем. А слова… Слова – вот они. Здесь. Для тебя».

Стоило же выйти из комнаты, и реальная жизнь низвергала из сладостных эмпиреев. Болото быта засасывало и било под дых щекотливым соседством. О том, что Люба далеко, а я живу не один, вспоминалось мгновенно.

Днем я не закрывал дверь в свою комнату, привитая дома привычка здесь не имела ни плюсов, ни минусов, и до определенного момента я даже не замечал, что так делаю. Все изменилось в одну из пятниц, когда Маша только что пришла оттуда, куда зачем-то ходила утром по пятницам. Я «резался» в очередную игру-стратегию, пробиваясь на новый уровень, у меня все получалось, количество виртуальных плюшек росло вместе с настроением. День выдался удачный. Один гениальный ход решил многое, я почти достиг вершины игровой иерархии…

Разговаривая по телефону, Маша прошла из своей спальни в прихожую, вынула визитку из кармана висевшей на вешалке куртки и, глядя в написанное на визитке, ушла обратно к себе, по пути диктуя номер телефона и фамилию человека, к кому собеседнице следовало обратиться. Говорила Маша, как я понял, с подругой, а на то, что дверь моей спальни открыта, не обратила внимания. Погруженная в разговор, за время прохода по квартире она ни разу не глянула в мою сторону. Осталось добавить, что на «сестренке» в этот момент не было ни-че-го. Я медленно выдохнул и закрыл ноутбук. Играть расхотелось. Все мысли сдуло, а перед глазами, как в запущенном на бесконечный повтор коротком видеофайле, крутилось одно и то же: с телефоном около уха Маша выходит, пересекает гостиную, в прихожей свободной рукой достает визитку и, надиктовывая, возвращается к себе. По пути в прихожую тугие ягодицы трутся друг о дружку, издевательски пережевывая и проглатывая мои стертые в порошок инстинкты, крылышки лопаток порхают над тонкой талией, а при возвращении в спальню гордо вскинутые груди по-королевски глядят вдаль, и все прочее будто играет с бедным зрителем, как кошка с мышью, и насмехается над ним, кривя толстые губы. И так раз за разом. Невыносимо.

Я искренне любил Любу, но открывшиеся прелести Маши не оставили равнодушным. Я увидел в ней женщину. Женщина находилась рядом. Животный инстинкт требовал каких-то действий.