– Ингвар был юн, но он уже тогда был князем, – возразил Мистина.
– Врешь! – добродушно, но твердо перебил Рановид. – Ингвар был не князем, а всего лишь братом князевой жены. И заложником от Ульва. Мы-то помним.
Его брат Туробор закивал. Их отец, Свеньша Толстоносый, приходился двоюродным братом Свенгельдовой матери и был в числе товарищей воеводы, когда тот перебрался из Ладоги в Волховец. Сам Свеньша давно умер, но двое его сыновей, Ранобор и Туробор, остались в дружине. Третий и четвертый их братья торговали солью и сейчас были в поездке.
– Тем не менее Ингвар был заложником королевской крови и близким родичем князя Олега Моровлянина, – гнул свое Мистина. – К тому же на его стороне была удача – вы ведь все знаете, как и в чем она проявилась? Она сказалась и тогда. Эта удача была мечом, а мой отец лишь рукой, которая его держала. Один без другого, они стоили бы куда меньше. Мой отец не посрамил своего юного вождя и в награду получил древлянскую дань. Между ними – и Ульвом волховецким, который тогда еще был жив, – все было ясно оговорено. С Деревлянью воевала Русская земля, держава Олега Вещего. А вовсе не Свенгельд, сын Халльмунда. И владеет ею Русская земля. В ней даже не сменился князь. Все это, – Мистина обвел рукой гридницу, хотя имел в виду не ее, а землю за ее стенами, – принадлежит Ингвару. Я уже знаю, как он намерен этим распорядиться. Он не называл имени того, кто сменит моего отца. Но мне даже было не слишком любопытно его услышать, ибо новый посадник будет получать лишь треть дани и половину мыта.
По гриднице пролетел негодующий вздох. Этим людям сейчас сказали, что отныне они станут в три раза беднее.
– И ты ничего не хочешь с этим сделать? – насмешливо воскликнул Эллиди, будто не верил в такую возможность.
– Я знаю, что
– Так ведь Асмунд – родной брат твоей жены!
– И как раз поэтому я могу быть человеком Ингвара, но не могу быть человеком Асмунда. И Асмунд не станет поддерживать меня, если я откажусь делиться с ним данью. А долго ли мы здесь удержимся, если древляне будут знать, что за нами больше не стоит Русская земля?
– Если все так, как ты говоришь, – вступил в разговор старый кузнец Несветай, – нам невелика разница, Ингвар останется князем или будет его сын. Мы не нужны никому из них.
– Ингвар будет очень рад, если вы останетесь здесь… на новых условиях. Ведь никто лучше вас не знает Деревлянь и ее жителей.
По скамьям пролетел шум, иные негодующе хлопнули себя по коленке.
– За это знание надо платить! – сквозь шум крикнул Сигге Сакс. – Скажи Ингвару: никто, кроме нас, не удержит эту землю в повиновении! Если он прогонит нас, ему придется воевать здесь заново, будто этих пятнадцати лет не было! Дань за сколько лет он потратит на такую войну?
Мистина не нашелся с ответом. Он тоже понимал: малейшее несогласие между здешней русью и киевской древляне используют как случай избавиться от зависимости. Чтобы избежать новой войны, дело о дани должно быть решено мирно. Но даже он, при всем его уме и опытности, пока не видел, как это можно сделать.
А на следующий день за Мистиной пришли от князя Володислава и пригласили в обчину на Святой горе. Он взял с собой десять человек: пятеро своих и пятеро из людей Свенгельда: Сигге, Эллиди, Несветая, Эльдьярна и Ранобора. Впервые за много лет киевский воевода, в его белых «печальных» одеждах, стоял перед древлянскими старейшинами, будто бедняк: они-то все надели лучшее яркое платье, если не греческое, так хоть дома выкрашенное в красный, синий, зеленый, желтый цвета. И это различие, несомненно, помогало им взирать на русов с надменностью и даже пренебрежением. Ведь это русов посетила Марена-поляница, мощным ударом выбила наилучшего бойца из плотно сомкнутого строя.
Молодой князь Володислав сидел на почетной скамье в синем кафтане, стрый Маломир стоял возле него в желтом. По сторонам разместились старейшины поблизости живших родов: все тоже оделись в лучшее праздничное платье, уже не скрывая, что для них эта перемена в Свинель-городце – немалая радость.
Лишь пообок виднелась еще одна такая же белая фигура: княгиня Предслава. Здороваясь, Мистина мельком улыбнулся ей, и в улыбке его заранее отражалась усталость от предстоящего разговора. Он знал, и что ему скажут, и что он ответит, но все это должно было быть сказано.