Читаем Ольга Седакова: стихи, смыслы, прочтения. Сборник научных статей полностью

Холод миракто-нибудь согреет.Мертвое сердцекто-нибудь поднимет.Этих чудищкто-нибудь возьмет за руку,как ошалевшего ребенка:– Пойдем, я покажу тебе такое,чего ты никогда не видел!(«Посвящение», 1: 216)

На этой ноте обрывается не только это стихотворение, но и весь цикл «Старые песни». Напряжение неразрешенного ожидания ощутимо следующим образом: на поверхностном языковом уровне Седакова оперирует неопределенными местоимениями, вовлеченными в форму параллелизма. Тройное «кто-нибудь» и «никогда не видел» противостоит уверенности говорящего в том, что он хочет показать собеседнику. Нарастанию напряжения способствуют обезличенность лирических субъектов стихотворений. Соответственно не поддается определению и роль читателя: невозможно однозначно понять, является ли он прямым адресатом обращения поэта или всего лишь свидетелем диалога поэта с неким голосом. Зачастую кажется, что поэт лишь создает среду (раздвигая слова), уступает место говорению. При крайней невозможности определить говорящего ясна стилистика его речи: это непосредственный, но лишенный эмоциональной окраски голос. Его уверенность в правоте собственного высказывания, с одной стороны, и его недосказанность, с другой.

Трудно не согласиться с Д. Бавильским, который проводит параллель между словами Седаковой, словами «ведьмы-ведуньи», и строками из эссе Мартина Хайдеггера «Проселок» (1949): «Радость видения – врата, ведущие к вечному. Их створ укреплен на петлях, некогда выкованных из загадок здешнего бытия кузнецом-ведуном». Так и Седакова с ее поэтическим словом, обладающим «созидательной волшебной силой», по словам Бавильского, «ведает – ведет»[766].

3. Сердце – средоточие бытия

Итак, непередаваемость, недосказанность, неясность при одновременной уверенности в существовании «иного» создают то поле напряжения, в котором находятся стихотворения Седаковой. Однако при всей неопределенности, точнее невыразимости, мысль об «иной местности» возможна лишь здесь, в земном бытии, где, по мнению Седаковой, человек временно оторван от полноценного соучастия в целом, где, иными словами, ощутима граница между субъектом и объектом[767]. Поэтическому языку отдается роль посредника между разными мирами, упражнение в осознании вечного присутствия иного– задача поэзии. Тем не менее Седакова, мастерица тонких парадоксов, ограничивает сферу влияния языка: «там, где задуманы вещи» – тишина[768]. Она отводит поэзии пограничное пространство. Так, например, в стихотворении «Кода» (1979–1980) сквозь слог поэта «иное» лишь просвечивает, слог высок как порог, «выводит с освещенного крыльца / в каком-то заполярье без конца» (1: 292). Однако, заглянув «туда», сам звук этого высокого слога теряет смысл, оказывается случайным.

При всей апоричности ситуации Седакова, поэт целостности и синтеза, не противопоставляет сферы «там» и «тут» друг другу. Разработав ряд мотивов и сквозных тем, Седакова создает, инсценирует моменты соприкосновения, смешения разных миров. Исходной точкой является заложенное в человеческой природе тяготение к полному слиянию с Началом. Со страстным желанием выхода отсюда туда обращается герой стихотворения «Алатырь»:

– Когда мне душа, как случайный прохожий,Кивнет и уходит под ливнем – смотри:прекрасна земля Твоя, Господи Боже,но лучше я выйду и буду внутри…(1: 134)

Парадоксальным кажется движение выхода и попадание при этом, не за грань, а в самое нутро или глубину чего-то: «но лучше я выйду и буду внутри». Эта неожиданная, необычная последовательность в процессе передвижения образно повторяет мысль Седаковой, что истинная жизнь протекает вне реальных границ человеческого бытия[769]. Посмертное бытие в ее понимании и есть другая, истинная сторона жизни. Иной мир, иная местность окружают нас, более того, переживание «иной жизни» возможно лишь в нас самих, и эпицентром этого ощущения является сердце[770].

Всякую вещь можно открыть, как дверь.В занебесный, в подземный ход потайная дверцаесть в них.Ее нашарив, благодарящее сердцевбежит – и замолчит на родине.(«Элегия осенней воды» 1: 379)
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги