Олигархический транзит

Так он всё бродил туда-сюда, как маятник, то сонно замедляя, то ускоряя ход в такт беспокойным размышлениям, пока нечаянно не обратил внимание, что фонари на палубе и на причале сильно потускнели, а на северо-востоке за бесформенными нагромождениями пакгаузов обозначились на зеленоватом фоне неба башенки городских строений. Он спохватился и взглянул на часы: было уже без двадцати шесть! Жабин ничего не сказал по поводу того, на кого оставлять пост, когда идёшь будить. Судя по всему, вахтенного помощника так рано тревожить не полагалось. А что, если он сам проснётся, выйдет на палубу как раз в эту минуту и обнаружит, что возле трапа никого нет? А если, не дай бог, выглянет старпом, а то и капитан?.. Как бы там ни было, выбора не оставалось. Миша ещё немного приподнял лебёдкой трап, чтобы на него нельзя было забраться с берега, внимательно оглядел в обе стороны пустынный причал и быстро прошёл в надстройку. На этот раз, обвыкнув, сориентировался довольно быстро: каюта повара была внизу, на той же палубе, где жили он и все матросы, но по другому борту. Дверь была немного приоткрыта; на него пахнуло теплом и какой-то ароматной косметикой. Он замешкался, раза три легонько стукнул в дверь костяшками пальцев. Услышал сонное «да!». Помедлив, стукнул ещё.

— Да, войдите! — недовольно сказал женский голос.

Он вошёл. В тёмной глубине каюты приподнялась на койке, наполовину занавешенной пологом, взлохмаченная голова. Затем матовая голая рука протянулась к выключателю над головой, и перед Мишей предстало заспанное лицо в обрамлении золотистых волос, которое он хорошо запомнил по вчерашней встрече на палубе. Светлана села на постели, машинально поправила волосы, ещё непослушными пальцами попыталась собрать их на затылке в узел, обнажая подмышки в глубоких вырезах ночной сорочки, но спохватилась, встряхнула головой, окончательно прогоняя сон, и с удивлением подняла глаза на остолбеневшего Мишу.

— Ну? — спросила она совсем не грозно, без досады, как будто даже весело. И вдруг в самом деле рассмеялась, поднялась с постели, подошла к нему, крепко обняла, обдав новой, близкой волной тепла и ароматов, чмокнула в щеку и мягко подтолкнула к двери:

— Хорошо разбудил, спасибо. Беги.

Бежать после такого Миша, конечно, был не в силах, но что-то вынесло его на палубу, к трапу. Щёки горели, по лицу блуждала глупая улыбка. Он ещё долго не мог думать ни о чём, кроме обхвативших его шею мягких рук, прикосновения пушистых локонов и волшебного запаха чистого надушенного женского тела.

Остаток вахты пролетел незаметно. Нескромные фантазии рождались в голове, много разных мыслей толпилось, но чего там точно больше не было — это мысли о побеге. Вчерашние переживания, ночной разговор с Жабиным, недавние страхи, отчаяние, чувство безысходности казались просто дурным сном. Над портом взошло солнце, и всё вдруг предстало ясным и свежим, как само утро. Даже странно, что после бессонной ночи ощущался такой прилив сил. Но в самом деле: как можно было усомниться в этом заманчивом рейсе, сулящем столько экзотики, в этом огромном современном судне, в этих бывалых моряках, — разве не об этом он грезил с раннего детства, зачитываясь морскими приключениями? Какое затмение ума чуть было не отвратило его от воплощения мечты? Теперь он твёрдо верил, что создан именно для такой жизни.

Без пяти семь, до того как идти будить вахтенного штурмана и Андрея, Миша позвонил матери. Взволнованно описал ей судно и предстоящий рейс, сказал, что ни в чём не нуждается, обещал подавать о себе вести при первой же возможности — если, конечно, в море будет связь с берегом. По его голосу она что-то почувствовала, допрашивала с тревогой:

— Миш, кормят-то как? Там, наверное, всё пьяницы вокруг тебя? Ты уж не пей много-то, скажи, что тебе здоровье не позволяет. Да ложись вовремя, слышишь? И тяжёлого ничего не поднимай. А то развяжется пупок, на всю жизнь инвалидом станешь…

Ближе к восьми на палубу поднялся, зевая и потягиваясь, курчавый Сикорский, облокотился неподалеку от Миши на планширь. Вскоре появился и сменщик Андрей, как всегда невозмутимо-ироничный, вполне довольный жизнью после сытного завтрака, в неизменном кителе.

— Салют машине! — громко поприветствовал он механика. — Ну как там, внизу, солярка есть или всю выпили?

— Солярка-то? Да почти не осталось, — в тон ему откликнулся Сикорский.

— Не дрейфь, на Лайнере пойдём!

— Лайнер — это фамилия, — пояснил Александр Васильевич специально для Миши. — Электромеханика.

До восьми оставались какие-то минуты, можно было бы передать Андрею повязку и идти в столовую, но Миша держался, не торопил события, сладострастно оттягивая долгожданное удовольствие от стакана крепкого горячего чая с бутербродами. И тут на причал въехал чёрный лакированный лимузин.

Роскошная машина встала прямо у трапа. Сидевший рядом с водителем охранник услужливо распахнул заднюю дверь, оттуда один за другим не спеша выбрались два немолодых солидных человека в дорогих костюмах и при галстуках. У одного на рукавах чёрного пиджака золотились внушительные знаки отличия.