Олигархический транзит

Режим этот, надо сказать, оказался либеральнее, иными словами — значительно безалабернее бандитского. Когда начальственная комиссия (уже со стармехом и Лайнером вместо капитана и Грибача) надолго спустилась в машинное отделение, матросы повели себя совсем вольготно. Сами вступали в разговоры с командой судна, кого-то даже подбадривали со свойской снисходительностью: «Не боись, корешок. Что мы, не русские, что ли?» Заприметив Светлану, провожали её в коридорах похотливыми взглядами, присвистывали и причмокивали вслед. Пытались флиртовать, как умели. Бородин, осаживая особенно ретивого ухажёра, спросил, понимает ли он, что находится не у себя в деревне, а как-никак на территории другого государства. «Ну и что? — был весёлый ответ. — Нам даже тельняшки в Индии шьют». У кого-то служивые клянчили сигареты, жвачку и прочую мелочь, с другими заводили разговоры про «ченч». Именно так вышли на словоохотливого Александра Васильевича, слонявшегося по коридорам в надежде услышать «музыку сфер», как он любил выражаться, а проще — узнать хоть что-нибудь о своей будущей участи. Обмен двумя-тремя легкомысленными репликами с одним, затем другим бойцом, фирменная хохма, невзначай оброненный намёк — и вот уже Сикорского тянут к бритоголовому пареньку в старшинских погонах, с туповатым, но целеустремлённым лицом. Начинается торг. Продавец нагло и уверенно набивает цену, чувствуя безвыходность покупателя. Александр Васильевич, немного растерявшись от разбухающей на глазах алчности юного бизнесмена в моряцком прикиде, пускает в ход весь богатый арсенал мимики и жестов. Наконец оба отходят в угол: Сикорский вынимает из кармана пачку зелёных банкнот, возвращённых ему в своё время налётчиками; морячок, озираясь, передаёт ему что-то из-под руки и быстро удаляется…

Чернецом занялись, когда Акимов получил возможность выйти из каюты и сам организовал людей. Вывалили и приспустили трап по правому борту, подтянули под него корабельный катер. Старпом с Жабиным снесли Андрея вниз на брезентовых носилках, уложили в трюме катера на банке. Акимов напоследок крепко сжал Чернецу здоровую руку. Андрей глядел молча; казалось, ему уже скучно было комментировать то, что происходило на этом несовершенном свете.

Возвращаясь после отхода катера к себе, Акимов едва не столкнулся со взволнованным Александром Васильевичем, который на глазах у него торопливо заскочил в капитанскую каюту.

Примерно через час катер вернулся, привёз на смену рядовому и старшинскому составу накормленных бойцов; прежний караул погрузился и отбыл на корабль. Это немного упростило ситуацию с питанием. Старпом на свой страх и риск распорядился готовить и накрывать обед: в кают-компании — для всего экипажа и оставшихся на борту четверых членов комиссии; в столовой команды, где раньше моряки сидели в заточении, — для «рыболовов». Чтобы ускорить дело, отрядил на камбуз в помощь Светлане Нину Васильевну и Стёпу.

Когда комиссия вернулась из машинного отделения, приготовления к обеду были в самом разгаре. Завидев суету и столпившихся в холле моряков, кавторанг зарычал было всегдашнее «бар-рдак!», но почуял запах борща и смягчился. Комиссия тоже проголодалась. Самоуправство старпома получило прощение. Акимов надеялся завершить обед комиссии в капитанской каюте за бутылкой французского коньяка, чтобы мирно разрешить недоразумение с Бугаевым.

Было уже ясно, что прибывшее начальство само находится в затруднении, так как не имеет чётких указаний от более высокого начальства. История выходила за рамки, прописанные в уставе ВМФ. Пока кавторанг привычно управлялся с «бардаком», он мог ещё рычать и напускать на себя важный вид, но что делать дальше с приструненным гражданским экипажем, «рыболовами» и судном, не знали ни он, ни бывший при нём «советник посольства», ни даже сам командир корабля. По логике выходило так, что ничего чрезвычайного на сухогрузе не произошло: ну, подобрали моряки мирных ихтиологов, зачем-то изменили маршрут, изуродовали аппаратуру на мостике, повыбрасывали паспорта и прочие документы… Всё это было заботой судоходной компании, береговой охраны, полиции, может быть, психиатров, но никак не оправдывало присутствия сокрушительных военно-морских сил ядерной державы. Тем более что сами моряки о помощи уже не просили, скорее наоборот. Ничто обитателям этого странного ковчега, по видимости, не грозило, и тем более не исходило от него никакой глобальной угрозы человечеству.

Конечно, Пухло знал побольше кавторанга (что не мешало последнему и даже каплею относиться к нему и его профессии со здоровым военно-морским презрением), то есть представлял, кто тут есть кто и по какому поводу заварилась каша, но стратегией не владел и он. Казалось, в верхах никакой стратегии просто не существовало, царили неразбериха и растерянность. Разные ведомства действовали произвольно и вразнобой, сочиняя что-то на ходу.