Олигархический транзит

Тут он вздрогнул от собственного крика и открыл глаза. Щеку стянуло, она была шершавой от подсохших слёз. У противоположной переборки сдавленно рыдал в подушку Бугаев. Светланы ни рядом с ним, ни вообще в столовой не было. Толстый Бородин переливчато храпел.

Видение было очевидно нелепым, Акимов от него сразу отмахнулся. Долго не мог уснуть, пытался представить, где теперь Света. Её, конечно, не могли просто так выпустить на свободу. Доложили Ухалину, тот распорядился привести её к нему. Скорее всего, он собирался лечь, был уже в пижаме, и — не переодеваться же из-за подследственной!

— Вы хотели сообщить мне что-то важное? — строго спросил, как только она вошла.

— Я очень устала, — сказала Света.

— Отдохните у меня в каюте. Я предоставлю вам койку, — сказал Ухалин с той самой дважды замеченной старпомом на его лице паскудной ухмылкой.

— Это ж не твоя каюта. Да и весь ты какой-то… Одно слово — колун.

— А ты, тварь, с кем спишь? Со старпомом и мальчишкой? Тебе известно, что они пойдут по уголовной статье?

— Неправда, я ни с кем… Но за что их?

— То-то же — «за что»! За то, что слишком много знают. За длинные языки. Что тебе рассказывал Бугаев про ящики в трюме? Колись, сука! Иначе загремишь как соучастница.

— Мне душно. Я могу выйти на палубу подышать?

— Нет.

— Тогда я хочу вернуться назад.

— Назад? К своим любовникам? Ну, дорогуша… Нет, больше тебе такого позволено не будет.

— Что же, сидеть здесь?

— Можешь сидеть, если не хочешь лежать со мной. Лично я пойду спать.

— И ты… не боишься?

— А чего мне бояться. Ты же пищеблок, чистая, проверенная со всех сторон. А если чего успела подхватить, стерва, так я же тебя и сгною!

Получалось в целом похоже, но слишком уж вульгарно. Каким бы дурным психологом ни был Ухалин, как профессионал, он должен был сразу почувствовать, что Света не робкого десятка и на испуг её не возьмешь. Чем больше хамить, тем сокрушительней будет отдача. Пожалуй, и в самом деле можно схлопотать чем-нибудь по голове, вазой или там пепельницей. Скорей уж было так.

— Я очень устала…

— Я тоже. Всю ночь летел из Москвы, потом машина, потом затолкали в вертолёт — и сразу очутился на корабле. Там тоже не дали передохнуть. Теперь вот здесь, у вас. Первый раз вижу океан. Так странно… Да вы садитесь, что ж стоять-то. Честно говоря, я боюсь моря. Как подумаешь, что под ногами бездна, а ты на какой-то хрупкой, неустойчивой посудине. Мы люди казённые, нас не спрашивают, когда посылают. Вы-то как стали морячкой, не страшно было начинать? Ну вот, совсем сомлели. Знаете что, занимайте-ка постель капитанскую. А я лягу здесь, в кабинете.

— Мне душно. Можно выйти на палубу?

— К сожалению, нет. Там вооружённые матросы, ночью им приказано открывать огонь. У них своё командование, они мне не подчиняются. Так жаль…

— Жаль — чего?

— Жаль, что мы встретились при таких грустных обстоятельствах. Мне бы очень хотелось постоять с вами на палубе, поглядеть на море. Когда я увидел вас в столовой, такую молодую и красивую, у меня просто сердце оборвалось, правда. Потому и выпустить вас сразу приказал. Вот служба! Ведь я знаю, что никто здесь ни в чём не виноват. А люди всё равно пойдут под суд. И мальчик-практикант, и старший помощник, который так красноречиво сегодня выступал… Пойдут лучшие, самые упрямые. Не дай бог, если это коснётся вас тоже.

— Отпустите меня. Я хочу к своим.

— К своим? К дюжине изголодавшихся мужиков? Но это же… неприлично!

Дальше у старпома начинало щипать в глазах, и он выключал фантазию. На большее у него не было сил. Может быть, она спросила: если я соглашусь лечь с вами, это облегчит их участь? Или: смогу ли я сразу вернуться назад, после того как…

Утром, ещё до завтрака, старпома вызвали на допрос. В кабинете капитанской каюты сидели за столом Ухалин и Пухло. Должно быть, Акимов скверно выглядел, потому что Пухло первым делом участливо спросил:

— Плохо спали?

— Могу только пожелать, чтобы вам самому никогда не пришлось спать в таких условиях, — ответил Акимов хмуро.

— Мы подумаем об улучшении условий содержания, — заверил Ухалин.

— Вчера вечером, полагаю не без вашего ведома, столовую покинула повар Юнаева, — сказал Акимов. — Что с ней, где она сейчас?

— Вот так, с места в карьер, — улыбнулся Пухло, переглядываясь со следователем. — Нам говорили, что вы человек решительный. О вашей Светлане разговор впереди, сначала давайте о другом. Надеюсь, мы найдём общий язык. Кстати, Тимофей Петрович Лихонос просил передать вам самый дружеский привет. Он характеризовал мне вас как человека в высшей степени порядочного.

— Напрасно вы о нём упомянули, — сказал Акимов. — Это не упростит мои с вами отношения.

— А их не нужно упрощать! Мы знаем и помним всё. Именно поэтому на вашем месте я бы не стал пренебрегать дружеским участием такого…

— На моём месте? Вы сначала со своим разберитесь. Владелец судна в Хельсинки, флаг мальтийский, груз — древесные отходы… Вам-то здесь что за интерес?

— На этом судне граждане России.