Олигархический транзит

— Когда мне дадут возможность позвонить жене? — возопил Сикорский.

— Предоставьте нам связь! — закричали и другие. — Дайте хотя бы известить родных!

Их уже никто не слушал. Дверь захлопнулась, звучно щёлкнул исправленный накануне Иваном Егоровичем замок.

— Сволочи! Фашисты! Да вы хуже этих пиратов или как их там, — крикнул вслед Бородин и даже ударил в дверь ногой — больше для разрядки, конечно, чем в надежде что-либо изменить.

— Пойду отолью, — сказал Грибач Жабину. — Засиделись, бляха-муха.

Тут уж, когда зажурчало за тонкой переборкой, каждый понял, что всё вернулось: запертые двери, заваренные иллюминаторы, матрацы на палубе и параша в буфетной. Сменился режим, несколько видоизменились правила содержания (не стало вооружённой охраны внутри столовой), а результат тот же. Преодоление страха, восстание, сладость и жуть первых минут свободы — всё оказалось блефом. И хуже всего, что никому теперь не хотелось взламывать дверь, даже в голову не приходило, хотя и был уже успешный утренний опыт. То ли не было уверенности в своём праве, то ли просто не осталось сил на борьбу.

Светлана странной, одеревеневшей походкой подошла к старпому, судорожно ухватила его за рукав рубашки.

— Что всё это значит? — спросила она.

Акимов молчал.

— Получается, завелся предатель, — сказал Лайнер. После всего в бедной голове электромеханика осело только это. — Своими руками бы задушил гада! Сиди теперь из-за него. Интересно, что с ним сделают, когда поймают?

— Отравят полонием, на хрен, — мрачно пошутил Сикорский.

— И правильно сделают! А по-твоему, предателей надо прощать?..

— Что всё это значит? — ещё требовательнее повторила Светлана. — Ну же, проснись!

— Я не сплю, — сказал старпом.

— Ну да. Ты о нашей безопасности печёшься. Как бы не потонули да не загорелись… Ты правда думаешь, что ничего хуже этого не бывает?

— А что может быть хуже смерти? Пока живём, всё можно поправить. Из любой неприятности выбраться.

— Всё равно придём к Сталину, — сказал Лайнер.

— Нет уж, спасибо, — откликнулся Бородин. — Я предпочту батюшку-царя. Он бы этой сволочи ходу не дал.

— Нет, ты правда так думаешь?..

— Протекторат, — сказал Карапетян. — Передать власть временной администрации с каким-нибудь генералом во главе…

— Ага! Американским! — ехидно поддакнул Лайнер.

— Да уж не русским. Тогда будет порядок. Глядишь, и экономического чуда дождёмся.

— Чего им чуда ждать, когда только на нашем рейсе кто-то положит в карман несколько миллионов.

— Китайцы без генерала обошлись…

— Так то китайцы.

— Выходит, неудавшееся государство?..

— Нет, ты правда так думаешь?!!..

Она говорила с ним как с мужем. По эту сторону черты, которую утром набралась храбрости переступить. Хотела защиты, утешения, готова была спорить и даже ссориться, но уже как с близким человеком, существующим для неё одной. Она верила, что в этом чужом глупом и страшном мире их двое. Всего двое. Целых двое.

— Думаешь? — повторил старпом, глядя куда-то мимо Светы. — Думаю… Что я думаю? Ерунда всё это, ребята. Протекторат у нас уже был, не далее как вчера. Понравилось? И царь был, и Сталин. Услышь вас сейчас Максим Валерьянович Ухалин, он остался бы очень доволен. Ведь вы друг другу не противоречите. А я думаю, что надо просто держаться всем вместе. Вы заметили, что всё в жизни, чего очень хочется, сбывается? Если не успели, убедитесь в этом после. Сбывается не всегда так, как мечталось, но это уже другой вопрос. Так с людьми, так должно быть и с народами. Народ, который веками взывает к справедливости, который создал совестливую культуру, не может не зажить когда-нибудь по-человечески, верно? Надо просто набраться терпения и приближать это время в меру своих сил.

Акимов едва заметил, как Света разжала пальцы, отступила, ушла куда-то в тень. Он пытался справиться со своим и общим отчаянием. Ему в тот проклятый вечер действительно показалось, что спастись можно, если стать заодно. Одолевала усталость, раскалывалась голова. Убеждал всех, думая, что говорит и для неё тоже.