Олигархический транзит

— Чужие деньги, чужие интересы, чужая власть. С нами не считаются. И не будут, пока мы, во-первых, сами не начнём, а во-вторых — не заставим других с собой считаться. Власть хочет забыть про ящики, сделать вид, будто их не было. Но они нам слишком дорого обошлись. Не уступайте никому, ребята, уважайте себя и своё дело. Ведь перевозчик — это как толмач, это, может, самая мировая работа. От нас зависит, что мы повезём по свету: дерьмо, заразу какую или добро. Если пойдём у этих на поводу, испугаемся, наша ложь во всех краях отзовётся. Иван Егорович, вы не побоялись первым раскрыть мне тайну груза, чтобы поберечь Бугаева, — неужели вас теперь, после всего, уговоры или угрозы остановят? Герман Витольдович, о вашей прямоте легенды ходят… Да никто из вас не подведёт. Мастер сдрейфил, на него оказывают сильнейшее давление, там ставки очень высоки, но он человек, он это доказал, мы и его вытащим! Михаил, ты спрашивал однажды, в чём правда. Да вот она! Говорить, что знаешь и чувствуешь, не называть чёрное белым. Проще простого. Если будем держаться вместе, не пропадём. В России главное дело — солидарность, в ней спасение. Страна-то всё равно наша. Некуда нам из неё бежать. Некуда и незачем.

Оказалось — говорил впустую, ни для кого.

Света лежала на диване ничком, обхватив голову руками. Акимов уже сделал к ней шаг, в его ушах мучительным укором звенело: «Нет, ты правда так думаешь?» — как вдруг она поднялась, растрёпанная нимфа со стеклянными глазами, стремительно прошла мимо, не замечая его, к двери, принялась колотить в неё что есть мочи ладонями и кричать:

— Выпустите меня отсюда! Мне душно! Я больше не могу, выпустите меня!..

Он не успел подойти, успокоить и удержать её — дверь отворилась, и Света пропала.

Глава одиннадцатая

Безумие

Тогда ещё никто ни о чём не догадывался. И даже старпом не догадался, хотя Света стояла рядом с ним и повторяла эту свою фразу, которая преследовала его все последующие дни, и ведь именно он отметил, как странно она к нему подошла, и ещё многое, потому что любил её и видел то, чего другие не замечали… Другим, большинству, тогда было не до неё, конечно. Но вот Ухалин, человек внимательный, профессионально въедливый и вполне «въехавший» в ситуацию, так или иначе лично во всём заинтересованный, — ему-то грех было не вглядеться и не понять. А — не понял. Пользовался случаем и ничего не видел до самого конца.

В ту ночь моряки в столовой повалились кто куда. Легче было тем, у кого остались тут постели. Не сразу разобрались, где чья. Кто-то претендовал на чужую. Стычки из-за спальных мест возникали злобные, но вялые: как будто грызлись больные, смертельно раненные псы. На этикет и субординацию уже никто внимания не обращал. Жабин по праву сильного занял диван. Сикорский и Грибач прикорнули в креслах, как в самолёте. Нина Васильевна, за неимением матраца, сняла и подстелила кофточку на прежнем месте за обеденным столом. Лайнер, также успевший днём убрать всё своё, пытался уговорить вахтенного за дверью, чтобы тот разрешил ему подняться в каюту и принести постель назад; не получив вообще никакого ответа, смело объявил во всеуслышание, что «при старой власти порядка было больше», и привалился в углу к переборке. Стёпа соорудил себе подстилку из белого халата и буфетных полотенец. Карапетян раскатал постель, забытую капитаном. Сипенко, Ругинис, Бородин, Бугаев, Симкин и Акимов остались при своих матрасах. Всех сморило очень быстро — день выдался тяжёлый, а предыдущая ночь прошла практически без сна.

Среди ночи старпому было видение. Будто бы Света опять появилась в столовой и быстро проскользнула к постели Бугаева. Сбросила блузку, прилегла рядом с Мишей, обняла его. Тот недовольно ворчал и брыкался со сна, она смеялась. Говорила: «Ты просто устал, маленький, всё будет хорошо, вот увидишь». Спряталась с головой под его простыню. Бугаев от неожиданности и смущения как-то пискнул и замер. Потом опять началась возня, оба бурно дышали. Света старалась его растормошить, зашептала в ухо:

— А у меня над койкой висит… Висело. В общем, расписание по тревогам. Знаешь, что там написано?

Бугаев молчал, дышал странно, прерывисто, как будто всхлипывал.

— Я знаю, — довольно громко сказал лежавший по соседству Бородин. — «Раздевальщик № 2 выполняет инструкцию раздевальщика № 2». Я же сам это печатал.

— Дурак! — откликнулась Света. И вдруг залилась звонким смехом.

Акимов не смел шевельнуться, лежал как в параличе, на глаза навернулись слёзы. Он услышал рыдания Бугаева. У него у самого спазмы сдавили горло, так что было не вздохнуть, слёзы лились уже потоком, но ему казалось важным объяснить этому сопляку, что сделала для него прекрасная и великая в своей любви женщина, на что пошла ради него, и он собрал остатки дыхания и крикнул: «Она твоя жизнь!»…