Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Тридцать первого декабря 1839 года вновь появилась вакансия ввиду смерти монсеньера Келана, парижского архиепископа, — того самого, который вернул Жюльенну Говен к мирской жизни. 20 февраля 1840 года были проведены двойные выборы: тридцатью голосами из тридцати одного был избран граф Моле на место Келана и Флуран на место Мишо. Гюго же был забаллотирован. Одним из самых ярых противников Гюго был Непомюсен Лемерсье. Дюма пригрозил ему: «Господин Лемерсье, вы отказались отдать свой голос Виктору Гюго, но уж свое место вам рано или поздно придется ему отдать».

Так оно и случилось, Лемерсье умер 7 июня 1840 года. Кузен сказал Сент-Беву: «Пусть уж изберут Гюго в Академию, пора с этим кончать, это становится скучным». И вот 7 января 1841 года Гюго одержал верх над третьестепенным драматургом Анселю, получив семнадцать голосов против пятнадцати, отданных его сопернику. За Гюго голосовали: Шатобриан, Ламартин, Вильмен, Нодье, Кузен, Минье, а также политические деятели Тьер, Моле, Сальванди, Руайе-Коллар, что было, думалось Гюго, указанием, может быть — приглашением. Гизо, который был за Гюго, опоздал и не мог голосовать. Сент-Бев одобрил избрание в своей записной книжке: «Так, так! Это хорошо. Академию нужно время от времени насиловать…» Избрание Гюго произошло вскоре после того, как прах Наполеона I был перевезен с острова Святой Елены в Париж, и поэтому газета «Ла Пресс» напечатала следующее анонимное четверостишие:

Вы оба наконец достигли цели правой,
Достигли вопреки всем козням темных сил:
Наполеон в Париж вернулся вновь со славой,
И в Академию Виктор Гюго вступил.

Жюльетту очень огорчала пятая попытка Гюго выставить свою кандидатуру: «Ах, как бы я хотела, чтобы не было ни Академии, ни театров, ни издательств, пусть бы на свете были только большие дороги, дилижансы, постоялые дворы и обожающие друг друга Жужу и Тото…» Но в вечер избрания она бросилась к нему в объятия: «Здравствуй, мой Тото! Здравствуй, мой академик, славой насыщенный, но еще не пресыщенный…»

Ко дню его приема в Академию она заказала себе красивое платье (сам новоизбранный возил ее к портнихе на примерки, так как Жюльетта не имела права бывать где-нибудь одна); она так боялась опоздать на заседание, что приехала на набережную Конти задолго до того, как туда явился наряд охранителей порядка. Сутолока была невиданная. В публике называли госпожу Жирарден, госпожу Луизу Колле, госпожу Тьер, многих актрис; с особым интересом указывали на Адель и Жюльетту. Впервые за десять лет в Академию пожаловали принцы. Герцога и герцогиню Орлеанских (она была очень хороша в белой шляпке, отделанной бледными розами) встретил у дверей Дворца Мазарини постоянный секретарь Академии — Вильмен. «Мне кажется, — сказал он, — что вы, ваше высочество, и ваша супруга в первый раз посетили Академию?» Наследник престола ответил: «В первый, но, надеюсь, не в последний раз».

Появление Гюго было величественным. Темные, гладко причесанные волосы открывали его высокий пирамидальный лоб и спускались валиком на воротник с зеленым шитьем. Глубоко сидящие маленькие черные глаза блестели от сдержанной радости. Первая его улыбка была обращена к Жюльетте, та едва не лишилась чувств, увидев, как он входит, бледный и взволнованный: «Спасибо, мой обожаемый, спасибо за то, что ты подумал о бедной женщине, которая любит тебя, подумал о ней в такую важную, можно было бы сказать, решительную минуту; о если бы люди, собравшиеся там, не были в большинстве своем мерзкими кретинами и гнусными негодяями…» Затворница была счастлива видеть, что на скамьях сидят «все мои дорогие малютки: прелестная Дидина, очаровательный Шарль и мой милый маленький Тото, похожий на другого Тото, который был бледен и казался больным…»

Речь Гюго всех удивила. Минут двадцать он говорил о Наполеоне, воздал хвалу Конвенту, хвалу — монархии и младшей ветви династии Бурбонов, воздал хвалу Франции, которая «дает направление мыслям во всем мире», восхвалил Академию: «Вы один из главных центров духовной власти», похвалил своего предшественника Лемерсье в нескольких общих фразах, а в заключение восславил Мальзерба, человека просвещенного, выдающегося министра, достойного гражданина. «Почему Мальзерба?» — спрашивала разочарованная публика. Посвященные давали такой же ответ, как Сент-Бев: «Хитрость, шитая белыми нитками», или как Шарль Маньен; «Разгадка тут — звание пэра и пост министра». Сент-Бев занес в свою записную книжку: «Гюго! Пришел на смену Лемерсье, а вид такой, будто наследует Наполеону». Исполняющий обязанности президента Нарсисс-Ашиль де Сальванди, историк и политический деятель, о котором Тьер говорил, что он «важничает и распускает хвост, как павлин», не поскупился на традиционные стрелы, которыми уязвляют нового академика. Жюльетта нашла, что Сальванди — «безобразный, краснорожий, спесивый, угрюмый грубиян». Начало его речи было ироническим: