Оливер Лавинг

Как множество мексиканских магазинчиков и целый латиноамериканский квартал в Блиссе, улицы в Лахитас были полностью стерты с лица земли. Там, где раньше стоял загончик Клея Генри, теперь был аккуратный кактусовый сад. А на другой стороне улицы – удивительное, фантастическое зрелище. За вытравленной лазером вывеской со словами «ГОЛЬФ-КЛУБ ЛАХИТАС» располагался комплекс, оформленный как старое поселение Дикого Запада; там был банк с рекламой техасских украшений, кораль с хлорированной водой, салун с маятниковыми дверями. Нечто вроде техасского тематического парка.

Па, думал Чарли. Как велела ему Ма перед первым посещением четвертой койки, Чарли постарался представить себе самое худшее. Щеки с лопнувшими сосудами, дряблую кожу, часто моргающие красные глаза. Но единственный образ отца, который Чарли удавалось вспомнить, происходил из их последней встречи в Марфе, в этом заваленном бутылками и консервными банками хранилище печалей, которое Па называл «новый дом»; они прощались у порога, и отец ерошил свои неопрятные космы.

– Что я хочу тебе сказать? – произнес тогда Па. – Единственное, что я хочу сказать: даю слово. Есть еще порох в старой пороховнице, правда же? Мне просто надо понять, как вернуться к…

– К чему? – спросил Чарли.

– Не знаю. К тебе. Ко всем вам.

– Удачи в этом. – Последние слова, которые Чарли сказал отцу.

Прошло шесть лет, и теперь Чарли выпрямил спину, собираясь с силами, чтобы изображать ложную самоуверенность. Он зашел в главный вход самого большого здания – имитации старого техасского борделя, с массой красного дерева и витражей в лобби; в таких декорациях карточный игрок спускает свой выигрыш в каком-нибудь голливудском вестерне. Пахло моющими средствами и свежей штукатуркой. Автоматическое пианино громко отстукивало кабацкие мелодии, но, за исключением уборщика в комбинезоне, моющего сверкающий мраморный пол, в лобби было пусто.

– Чарли.

Чарли знал, что Па надо искать за стойкой администратора, но человек, который окликнул его по имени, не был его отцом. Это был никто, один из этих взаимозаменяемых мужчин, каких можно увидеть возле реабилитационных клиник: жилистые тела, расстроенные нервы, лица, которые выпивка и курение превратили в единообразные блестящие, шероховатые маски. Чарли подошел ближе; чтобы убедиться, ему нужно было хорошо разглядеть глаза Па. В конце концов, это были глаза самого Чарли, пусть и затуманенные. Он смотрел в отражение собственных глаз в стоялой дождевой воде.

– Па…

Волосы покинули папин затылок и основали колонии на его шее и подбородке. Этот бедствующий незнакомец, этот сомнамбулический пьяница с серыми, как у Чарли, глазами стоял за стойкой неподвижно, как статуя. А потом, словно забыв об этом препятствии, он ринулся к Чарли и стукнулся ребрами о мраморную столешницу. Этот человек казался таким хрупким, что Чарли ожидал услышать стук костей. Автоматическое пианино на мгновение замолкло, а потом с каким-то водевильным безумием заиграло «Полет шмеля» в такт колотящемуся сердцу Чарли.

– Да, вот и я, – сказал он.

Теперь их разделяло всего несколько шагов. Па. Тот самый человек, которого Чарли поносил, по которому тосковал, которого считал мертвым, теперь просто стоял здесь – обыкновенный потасканный мужчина, одетый в рабочую униформу с лиловым воротником. Это был просто еще один момент жизни, и его заурядность показалась Чарли особенно страшной.

– Ма сказала мне, что ты вернулся, – сказал Па.

– Сказала?

Всего одна фраза, а Чарли уже был разочарован. Он приехал сюда в роли почтительного сына своей матери, готовясь выставить перед отцом стену презрения, возводить которую его научила мать. А теперь получается, что она сама же эту стену сломала?

– Как ты? – спросил Па.

– Да нормально.

Чарли скрестил руки на груди, обхватил себя, словно демонстрируя, как ему пришлось стать отцом самому себе. Улыбка, которую Па пытался изобразить на своем исхудалом лице, продержалась недолго.

– Чарли. Господи. Ты. Так здорово выглядишь. Взрослый. Красивый.

– Что за чертовщина тут творится? – спросил Чарли. – Что это за место?

– Ты о чем?

– В последний раз, когда я сюда приезжал, тут жило полтора человека. А теперь – вуаля! – тут Диснейленд. И где старина Клей Генри?

– Козел?

Па почесал заплатку своей лысины с виноватым видом, словно, конечно же, сыну нужно было показать старого мэра, а он, отец, не смог этого предвидеть.

– И что за идиотская музыка? Эм-м, послушай… можно мы найдем какое-нибудь место потише, чтобы поговорить? Всего несколько минут? Это важно.

Па на секунду задумался. Бросил вороватый взгляд на женщину в подсобном помещении, которая что-то печатала на компьютере. Потом, словно зарегистрировав нового постояльца, деловой походкой подошел к стойке, схватил ключ и сжал его в трясущемся кулаке.